Дом Хель - мир мифов, сказок, сказкотерапии и аналитической психологии

Чеширский Кот

Сказка про Короля и Дракона

В одном далеком королевстве жил да был король. Самый обыкновенный король - в меру справедливый, любящий своих подданных, насколько возможно. Он не стремился завоевать новые земли, расширить свои владения - просто старался, чтобы людям в его королевстве более-менее сносно жилось. И всем, действительно, жилось не так уж и плохо, несмотря на наличие подлеца-канцлера и королевы-истерички. Но они жизнь, в первую очередь, самому королю отравляли. Так они и жили, пока к границам королевства не пришел дракон.
Этот дракон не требовал приносить ему в жертву невинных девиц, не жег села, даже овец у крестьян не таскал. Он вместо этого стал откусывать по кусочку от самого королевства - то здесь, то там.
Это не сразу даже заметили. Просто вот там видели дракона - и после него холма недосчитались, в другом месте озеро пропало, и опять же после того, как там дракона видели. Когда смекнули, в чем дело, доложили королю. Король пришел в страшное смятение. Он был не дурак и сразу понял, чем это все закончится. И король решил воевать с драконом.
Он созвал лучших рыцарей королевства - в надежде, что кто-нибудь из них сумеет убить, или хотя бы испугать или прогнать дракона. Рыцари отправлялись на битву - кто по одному, а кто и ватагой. Те из них, кто вернулся, рассказывали, что дракон необычайно красив, глаз не оторвать. Но стоит поднять на него оружие - дракон взмахивает хвостом и... как отрезало. Ну, то есть в буквальном смысле, очухивались потом славные рыцари кто в трактире под лавкой с жуткого похмела, кто на мосту, а кто и в лодке посередь реки. Голова трещит, конечно, ну да руки-ноги целы, и ладно. Возвращались, впрочем, не все.
Когда стало ясно, что убить или испугать дракона не удастся, король придумал позвать лучших мудрецов и хитрецов королевства, чтобы те попробовали уговорить дракона убраться по-хорошему. Но и эта затея провалилась - с мудрецами и хитрецами приключилась ровно та же история, что и с рыцарями.
А дракон меж тем уже пожрал полкоролевства и подбирался к столице. Тут уж забеспокоились придворные, началось массовое смятение и беспорядки. Некоторые отчаялись остаться с королем до последнего, но большинство решили сбежать. В том числе, конечно, и канцлер-подлец и королева-стерва. Ну, туда им и дорого, конечно. Да вот только кто из них сумел мимо дракона проскользнуть, тому повезло. А на нет, как известно, и ломаного су не дадут.
Вот дракон съел уже весь город, все улицы ведущие к площади, на которой стоял дворец. Король мог уже разглядеть его в окно - действительно, красивый необычайно - голубой, серебристый, переливается весь... Король в панике запер все двери, из окошек пики какие-то повыставлял. В общем-то, он сам понимал, что это совершенно смешные меры, но что ему еще оставалось?
И вот дракон принялся за стены дворца. Король решил не сдаваться до последнего и поднялся на самую высокую башню. Наконец, остались только дракон, король и башня. Король в безумии метался туда-сюда по верхней площадке башни, не зная, что ему теперь предпринять. Потом вдруг что-то заставило его остановиться и прямо взглянуть на дракона. Их взгляды встретились - и король понял все, утонув в этих глазах. Он улыбнулся, потом разбежался и сам прыгнул, зажмурившись, прямо в открытую пасть дракона.
Пасть захлопнулась, король открыл глаза и... нашел перед собой новое королевство, еще лучше и больше, чем прежнее.

Человек, забывший в гостях Копенгаген

Многое можно забыть в гостях. Обычно люди забывают кошельки, шляпы, зонтики, расчески. Иногда забывают себя или своих друзей. Но один человек превзошел всех. Он пришел в гости и забыл там Копенгаген.
Разумеется, дом, куда он приходил в гости, тоже был в Копенгагене, так что когда он вышел на улицу, никакого Копенгагена там не было. Там был Марсель. Но этот человек - назовем его, скажем, Нильс - совсем не обрадовался, что вокруг Марсель, а напротив, весьма огорчился тому обстоятельству, что забыл в гостях Копенгаген. Ведь он планировал вернуться в собственный дом, который, опять же, по странному стечению обстоятельств находился в Копенгагене. Поэтому Нильс поспешил на вокзал и купил билет на ближайший поезд. У него мелькнуло страшное опасение, что на вокзале не будет билетов на поезд до Копенгагена, потому что Копенгаген он забыл в гостях, но оно не оправдалось. Билеты были. И вот Нильс сел на поезд и приехал на вокзал в Копенгагене. Он вышел из вагона и оказался в тех гостях, в которых он забыл Копенгаген. Где он еще мог оказаться? Вокзал-то, вместе со всем городом, находился там, где он его забыл, то есть в гостях.
Хозяева очень удивились появлению Нильса, вернули ему Копенгаген и попросили, чтобы он больше не забывал его у них, потому что очень уж много места забывает. Нильс поблагодарил хозяев, надел свою шляпу и ушел. Вот только для того, чтобы вернуться в возвращенный Копенгаген, ему пришлось оставить в гостях поезд, на котором он приехал из Марселя. Куда его было еще девать?
Вот почему иногда на железной дороге пропадают поезда со всеми пассажирами и даже машинистом.

В гости к деду

Антон сел в кресло у окна и расстегнул куртку. В салоне автобуса, кроме него, почти не было пассажиров - несколько бабушек, угрюмый бородач в камуфляжном бушлате и загадочная дама в изящном пальто и шляпке, какие носили, наверно, лет пятьдесят назад. "Холодно ей будет в деревне" - подумал Антон и тут же забыл про нее. Двери с шипением закрылись и картинка в раме окна медленно пришла в движение. Уплыли назад и растворились в сгущающихся сумерках огоньки автовокзала. Мелькнул над головой железнодорожный мост. Встречные машины, казалось, заговорщицки подмигивают фарами и даже покачивают крыльями, как самолеты, словно знают, куда собрался Антон и почему он так счастлив. Еще бы – Антон ехал не абы куда, а в гости к деду! До Переяславца, райцентра в сорока километрах от города, ехать было часа полтора. В самый раз, чтобы получить удовольствие от поездки и не успеть устать.
Калейдоскоп огней в окне вспыхнул и остался позади, потянулись пригороды. Вместе с тем окончательно наступила ночь. Антон смотрел в окно и был безгранично, по-детски счастлив. Вот так же точно он радовался этой дороге в детстве, когда еще жива была бабушка и поселок пах всегда разогретым летом, пыльной обочиной и улитками под слоем ила в речке. Тогда, правда, радость от дороги омрачалась тем, что его сильно укачивало – в старых «икарусах» сильно пахло бензином. Вот однажды его возили в Переяславец на редакционном «газике», это было что-то! Казалось бы, прошло много лет, Антон мало того, что вырос, он объездил полмира автостопом, у него в голове клубок из многих тысяч километров самых разных дорог – стоит только закрыть глаза. Что ему этот автобус? Тем не менее эти сорок верст с хвостиком стали для него символом путешествия, он помнил тут каждый поворот, каждое дерево у обочины приветствовало его, как старого знакомого, вихри поднимали смутные человекообразные фигуры из глубины темных заснеженных полей, бросали в стекло пригоршни самоцветных искр, писали на совсем уже черном небе письмена – казалось, вот-вот и он поймет, что там написано…
Антон встряхнулся. Видимо, он задремал – вот только что он сидел и смотрел в окно, а теперь автобус уже стоит на остановке, а он говорит «спасибо» водителю и выходит в морозную ночь.
Остановка. Уснувшая бегемочья туша автобуса с погашенными фарами. Приземистое одноэтажное каменное здание с большими окнами и расписанием – автовокзал. Дорога в город. Дорога из города на юг. Поворот в деревню. Несколько темных домиков. Легкий снежок с неба. Тишина. Что-то во всем этом было не так. Только вот что?
Внезапно Антону стало понятно, что именно. Он не знает, где живет дед! А чего его вообще понесло в деревню зимой, на ночь глядя? Думать об этом было тяжело, в голове что-то потрескивало. Вроде бы, дед гостил недавно в городе, и позвал его к себе. Антон, не раздумывая, согласился – он очень любил своего дедушку, больше всех прочих родных. Странно, вроде бы, он был в Переяславце сотню раз, должен бы найти дорогу с закрытыми глазами, а вот стоит как дурак на остановке и не может вспомнить решительно никаких подробностей.
Ну и ладно. В конце концов, ничего страшного. Деревня маленькая, все друг друга знают, а язык не только до Киева, но при желании и до города Парижу доведет, проверено на личном опыте. Делов-то – найти, кто еще не спит да расспросить. Замешкавшись на секунду, Антон развернулся на каблуках и зашагал в деревню.
Хотя было еще не очень поздно, часов одиннадцать, прохожих на улице было очень мало. Первым попался навстречу пьяненький дядька в тулупе неопределенного возраста. Дядька что-то обстоятельно втолковывал фонарному столбу, словно столб был совершенно не прав, но упрямо не хотел признавать собственную неправоту. Антон решился отвлечь дядьку от беседы со столбом – «Здравствуйте. Вы не подскажете, где живет Егоров Петр Николаевич»? Дядька посмотрел на него мутным глазом, неопределенно махнул рукой – мол, где-то там, некогда мне – и вернулся к уговорам несговорчивого столба. Антон тоже махнул на него рукой – что с пьяного возьмешь – и стал искать дальше. Следующие полчаса дали очень мало результатов. Все, кого он спрашивал, либо шарахались от него в ужасе, словно он осведомился, не знают ли они, случаем, где здесь обитает Сатана, либо просто пожимали плечами и отворачивались. Некоторые, на манер столбового собеседника, указывали рукой куда-то туда, отказываясь давать какие-либо комментарии.
Несколько раз пройдя всю деревню вдоль и поперек, Антон изрядно устал. К тому же он начал замерзать в своей легкой курточке – в городе не приходилось проводить на улице так много времени, к тому же днем в городе значительно теплее, чем в ночью в деревне. Да и беспокойство назойливым комаром зазвенело в голове – а что, если он так и не найдет дом деда? Так всю ночь и шарахаться по улице? Так можно и насмерть замерзнуть.
Антон свернул в улочку, в которую до этого не сворачивал на самом краю деревни, возле ветхого покосившегося домика стояла, опираясь на палку, такая же древняя старуха, закутанная в совершенно немыслимые цветные тряпки. Казалось, душа в ней держится исключительно потому, что дом еще не рухнул окончательно, она так долго жила в нем, что они срослись намертво, и их раздельное существование так же невозможно, как понедельника не бывает без воскресенья.
Антон поздоровался. Бабка повернула голову. На лице ее обнаружились неожиданно внимательные цепкие глаза. Антон задал свой вопрос. «Петр Николаевич»??? – проскрипела старуха. – «А зачем он тебе? Кто ты ему будешь»? – «Внук я ему» - ответил Антон. «Ах, внучек» - согласилась старуха. «Ну что ж, внучек, вот видишь эту тропинку»? – «вижу». «Вот и хорошо. Вот и иди по ней, только не сворачивай никуда. Пройдешь кладбище, а там увидишь огонек, это его окошки и светятся». Антон поблагодарил старушку и бодро зашагал по тропинке меж деревьев. Откуда только силы взялись?
Сил, однако, хватило ненадолго. Через пятнадцать минут Антон обнаружил, что глаза его почти слипаются, ветки царапают по лицу, норовят стащить шапку с головы, цепляются за одежду, корни деревьев ставят подножки каждые десять метров. На тропинке было очень темно, а фонарика с собой, конечно же, не было. К тому же тропинка несколько раз разветвлялась, и Антон начал всерьез беспокоиться, не заблудился ли он. Поэтому, когда тропинка вильнула между деревьев и уперлась в калитку, за которой виднелись покосившиеся заснеженные памятники, он даже обрадовался – все правильно! Что-то там старуха говорила, что надо пройти через кладбище? Тут в голове что-то смутно забрезжило. То ли воспоминание, то ли узнавание – точно, именно здесь дед и живет, как же он мог забыть! Он же именно сюда и приезжал к нему в гости в последний раз! Когда же это было? Ладно, неважно. Вроде бы, раньше дед жил где-то в другом месте, а потом переехал. Теперь Антон ясно увидел вдали, за деревьями, гостеприимный теплый желтый огонек дедушкиного окна и почти бегом, вприпрыжку помчался вперед.
Он бежал пять минут, десять, пятнадцать… Тропинка петляла между могил, казалось, что огонек приближается, вот-вот тропинка повернет и за поворотом будет крылечко. Но за поворотом каждый раз оказывался всего лишь очередной поворот. В глазах рябило от бесконечных деревьев и памятников с крестами и звездами, ноги подкашивались и заплетались, в груди поселился морской ёж… Наконец левая нога зацепилась за что-то, Антон неуклюже взмахнул руками и кувырком полетел в снег. Голова ударилась о камень, из глаз посыпались искры и мир погрузился в черноту. Через некоторое время сознание вернулось. Антон обнаружил, что лежит на чьей-то могиле. Он поднял глаза на хорошо знакомую фотографию, прочитал под ней – «Егоров Петр Николаевич, 1910-1989» - и снова потерял сознание.

Зазвенел будильник. Антон прихлопнул его ладонью и сел в кровати, вытряхивая из головы обрывки нелепого сна. Надо же, в гости к деду. Приснится же такое. Ну ладно, некогда об этом думать. Быстро сварить кофе – и на работу.
Выходя из дому, Антон сунул руку в карман за ключом и вытащил оттуда какую-то бумажку. Он хотел было выбросить ее, не глядя, но взгляд его случайно упал на нее – и так и застыл. Город просыпался, спешил на работу, варил кофе, занимался любовью, досматривал последние сны - а Антон, забывший и про ключи, и про спешку, стоял и смотрел на зажатый в руке вчерашний билет до Переяславца.

Красное Колесо

У нас в городе открылся автосервис с таким названием. Весь такой мажористый, гордый, нельзя не заметить. Я заметил. Ассоциации исключительно такие.
Приехал один мужик из Барнаула во Владивосток за машиной. Обычное дело, бывает, таких тысяча в день приезжает. И вот он притащился на рынок, на Зеленку, весь рынок обошел - а что-то он искал такое, особенное... Джип, скорее всего. Точно, джип какой-то особенный. И вот он обошел весь рынок и видит - есть один такой джип. Именно такой, как он хочет, точь в точь. Прокатился - все отлично. И внутри все хорошо, и снаружи, и цена устраивает. Сказка просто. Ну, мужик недолго думая джип купил и поехал себе. А потом смотрит - там на полу какая-то бумажка валяется, он ее сразу не заметил. Поднимает, читает, а там такой текст - "Мужик, если у меня колесо сломается, ставь, какое хочешь, взамен. Только красное колесо не ставь никогда".
И все. Мужик бумажку повертел, плечами пожал, да и выбросил в окошко. Подумал - "да ну нахуй, красных колес вообще не бывает". И забыл про нее.
А на следующий день в аккурат у него колесо сломалось. Он еще из города никуда уехать не успел даже. Смотрит - плохи дела, надо менять. По городу еще ездить можно, а через забайкальское бездорожье домой гнать в таком состоянии нечего и думать. Не, точно, надо новое колесо ставить. Поехал мужик по городу, новое колесо искать. только вот незадача - где таких колес нету, где вообще колеса не меняют, а где и вовсе закрыто... Измучился мужик, изматерился - весь город объехал, а колесо нигде поменять не может. И вдруг видит - автосервис, весь такой огоньками светится, большой, красивый, "красное колесо" называется. Заезжает мужик туда и спрашивает - чо, пацаны, колесо поменяете?" а ему отвечают - не вопрос, брателло, но у нас только красные, в натуре.
Ну, черт с вами, ставьте красное - отвечает мужик. И поставил на свой новый джип красное колесо.
А через два дня тот джип снова продавался на Зеленке, и все колеса у него были черные. И к нему уже какой-то другой мужик приценивался, из Новосибирска. А того, из Барнаула, больше никто и никогда не видел.

Сказка про сломанные часы

«Две тысячи лет назад человек был распят не на кресте, а на циферблате часов». Где-то она эту фразу вычитала. Где, когда – Оля не смогла бы вспомнить, даже если бы очень захотела. Но она не очень хотела. Совсем не хотела, по правде говоря.
Она вообще жалела в данный момент, что память человеческая – не школьная доска и не лист бумаги, и никаким ластиком или мокрой тряпкой из нее ничего не сотрешь. Да она хоть динамитом была готова воспользоваться – лишь бы сгинуло наваждения. Но, увы – дурацкая фраза, с которой, кстати, она совершенно не была согласна, всплывала в памяти каждый раз, как ноги приводили ее на порог очередной часовой мастерской. А для того, чтобы обнаружить себя старательно обтаптывающей этот самый порог, достаточно было всего лишь на пять минут потерять бдительность и о чем-нибудь задуматься.
Еще неделю назад наша героиня и не подозревала, что в ее родном, не очень большом, городе такое дикое количество часовых мастерских. Она просто сидела дома, и ей было скучно. У всех подружек нашлись совершенно неотложные дела, на улице моросил холодный противный апрельский дождь, по телевизору показывали какую-то галиматью. Оля попробовала было почитать книжку, но новые слова упорно не желали помещаться в голове. Что там слова – буквы, и те даже и не думали складываться во что-нибудь осмысленное, ползая перед глазами, как муравьи.
Спать, между тем, тоже не хотелось. Оставалось только одно – взять тряпку и начать, почти автоматически, вытирать пыль с книжных полок. Потом в руках у нее оказался фарфоровый слоник. Оля погладила выщерблинку на его хоботе и бездумно поставила зверушку обратно, на бабушкин комод.
На бабушкин комод…
Оля вспомнила вдруг, что уже много лет туда не заглядывала. А ведь в детстве хранившиеся в нем штуковины казались настоящими сокровищами. Уже само по себе действие, запретное наполовину, но такое притягательное – открыть вот тот нижний ящичек, потихоньку, когда дома никого нет – сколько в нем было волшебства!
Девушка даже не успела задуматься, что происходит, как один из ящичков, самый верхний уже был открыт. Запахло аптекой – увы, в этом ящичке хранились только различные пилюли и таблетки. Так, так, так, посмотрим, что там у нас в следующем?
Во втором хранились пожелтевшие вырезки из газет, фронтовые письма дедушки и старые фотографии. Вот Олина мама, совсем маленькая девочка, лет десяти, в легком платьице, взлетает на качелях в юные небеса. А вот и бабушка – хотя какая же она тут бабушка - девушка, комсомолка, Наденька, вовсе еще не Надежда Викторовна. Простоволосая, одетая в белое платье, бабушка на фотографии пробует ногой набегающую волну и смеется. А за ее спиной на камне сидит дедушка, курит трубку и задумчиво смотрит на линию горизонта…
Наконец Оля присела на корточки и открыла третий, самый нижний ящичек бабушкиного комода. Ноздри чуть защекотало от запаха старого табака, пыли и забвения. Табаком пахла, понятное дело, та самая дедушкина трубка. Вот она, лежит, и словно улыбается хитро, как будто у нее тоже есть густые усы, такие, как были у дедушки.
И как будто она знает какую-то презанятнейшую тайну, но даже умей она говорит, ни за что на свете ее не откроет.
Кроме трубки в ящичке лежали кусочки янтаря – наверняка с того самого пляжа под Палангой, что на фотографии. Костяной гребень. Дедушкины медали. Шкатулка с украшениями – бусы из мохового агата, перламутровый браслет, мельхиоровое колечко с каким-то зеленым камнем, кулон с сердоликом…
А еще в ящичке был предмет, которого раньше Оля никогда не видела. Старинные серебряные карманные часы, с массивной откидывающейся крышкой. На крышке был изображен заяц в жилетке и с пенсне на носу. Сзади на корпусе часов не нашлось никакой дарственной надписи, только еще один гравированный рисунок – восходящее солнце в короне из треугольных лучей. Оля решила, что часы тоже принадлежали дедушке.
Часы не заводились, но стоило девушке взять их в руки, как она поняла, что ужасно не хочет с ними расставаться. Часы были очень уютные. Пришлось сунуть в карман.
Тут-то все и началось.
Первую часовую мастерскую Оля заметила утром, по дороге в институт, но едва обратила на нее внимание. На обратном пути девушке попалась на глаза еще одна, она слегка удивилась, но тут же забыла об этом.
Больше в тот день она никуда из дома не выходила, но следующим утром все повторилось, только к двум уже известным ей мастерским добавилось еще две.
Когда же на третий день Оля пошла за хлебом, задумалась по дороге о какой-то ерунде, вроде того, как здорово было бы уметь ходить между струями дождя, тогда и никаких дурацких зонтиков с собой носить не надо было бы – и очнулась на пороге ближайшей мастерской, той, которую она нашла в первую очередь. Тут уж она даже не удивилась уже, а рассердилась не на шутку. Как так, да она этим маршрутом ходит за хлебом вот уже пятнадцать лет, что это еще за наваждение? С какого бы переполоху какие-то паршивые часы диктовали ей свою волю? Потому что сомнений не оставалось – дело именно в часах. Часы хотят, чтобы их починили…
Вернувшись домой, Оля свернулась клубочком в любимом кресле и серьезно задумалась. Раньше в ее жизни ничего особо необычного не происходило, и о том, как себя вести в таких случаях, девушка не имела ни малейшего представления. Понятно, что с этими часами надо что-то делать. Но что? Положить обратно в ящик и забыть? Откуда-то Оля знала, что это бесполезно; теперь, когда она прикоснулась к часам и те дали понять, что у них есть своя воля, вести себя так, как будто ничего не произошло, не получится. От наваждения такое поведение не избавит. В самом деле отнести их в мастерскую? Но ясно ведь, что это не просто часы. Кто его знает, какое время они начнут отсчитывать, когда их починят? Выяснять не хотелось. Хотелось, напротив, вернуться к прежнему понятному, нормальному и спокойному существованию. Но ежу понятно, что жизнь ее изменится, если часы починить. Не вариант.
«Потерять» часы, как бы случайно оставить их на скамейке в парке? Только представив себе такую возможность, Оля тут же усомнилась в том, что сможет это сделать. Скорее всего, из этого тоже ничего не получится. Но должен же быть какой-то выход…
В воскресенье пленница наваждения решилась на отважный эксперимент. Она вышла из дому и пошла, куда глаза глядят, особенно не разбирая дороги, но отмечая взглядом попадающиеся на пути часовые мастерские и стараясь не подходить к ним слишком близко. Через час девушка присела на скамейку под чугунным кудрявым Пушкиным, перевести дух. У нее кружилась голова. Восемнадцать мастерских, за час, в центре города, где все с детства знакомо, хожено-перехожено тысячу раз! И все приветливо приоткрывают двери, сверкают новенькими вывесками, внутрь заманивают…
Оля решила, что теперь уж точно не понесет часы в ремонт – из принципа. Обойдутся, уж больно настойчиво они этого требуют. Да еще фраза эта дурацкая с утра опять в голове поселилась, про циферблат и распятие. Глупости какие, вовсе она так не думает. Что за бред, кто позволил в ее мысли лезть каким-то посторонним фразам? И вообще, какая, к лешему, разница, кого там и на чем именно распяли? Это ведь две тысячи лет назад было. Сейчас-то что делать?
Но на скамейке тоже всю жизнь не просидишь. Пришлось встать и идти. Куда, зачем – смысл собственных действий все дальше ускользает от нашей героини. Ускользает, словно позвякивая серебряными колокольцами, как будто кто над головой на огромной маримбе играет. И все вокруг как-то странно покачивается и расплывается, словно во сне. И вот она идет так по городу, и вдруг взгляд ее цепляется за что-то весьма любопытное. Ага, это же вывеска антикварной лавки. А это может быть выход – приходит в голову светлая мысль - оставить часы в лавке, среди таких же старинных, загадочных и (теперь она уже ни капли в этом не сомневалась) волшебных безделушек, пускай они там себе затеряются. И тогда все снова станет как прежде.
Внутри царил полумрак, и пахло так, как и должно пахнуть собрание всевозможных забытков – чем-то средним между благородной патиной и старыми книгами.
В резном кресле перед уютным торшером сидел седой старичок в клетчатой рубашке и зеленых штанах на чудовищных каких-то подтяжках. Завидев посетительницу, он отложил газету, выбрался из своего кресла, склонил голову набок, неожиданно подмигнул и представился:
- Доброе утро, сударыня. Бронислав Брониславович. Чем могу быть полезен?
Оля уже открыла было рот, чтобы рассказать симпатичному старичку всю историю, но вовремя одумалась. С какого бы это перепугу? Во-первых, он все равно не поверит, а во-вторых, даже если и поверит, тогда уж точно не захочет принять у нее часы. Кому ж охота с таким связываться… Поэтому она молча достала часы и протянула их Брониславу Брониславовичу.
Взяв часы, тот внимательно оглядел их со всех сторон, приложил зачем-то к уху, потряс, еще раз приложил к уху, подержал на ладони, прикрыв глаза и забормотал:
- Занятная вещица, э? Старые часики-то, серебряные, давно таких не видал… А маркировка очень необычная, очень, да…а вот механизм не работает, угм.. И что-то в них там еще есть…Ну ладно, посмотрим.
- И что же вы за них хотите, милая барышня? – перестает бормотать старичок, обращаясь прямо к Оле. И тут «милая барышня» ошиблась. Обрадовавшись, что от часов, судя по всему, удастся благополучно избавиться, и одновременно испугавшись, что проницательный Бронислав Брониславович упомянул о том, что «что-то в них там еще есть», Оля быстро выпалила:
- Да я, собственно, ничего за них не прошу. Просто оставьте их здесь, в лавке. Пусть это будет как бы… Подарок вам, что ли…
Она сама уже не понимала, как могла такое сказать, и теперь испуганно ожидала ответа. Не заподозрит ли старичок неладное? Бронислав Брониславович опять склонил голову набок т внимательно и хитро поглядел на гостью ясными голубыми глазами.
- Подарок, говорите? Ну что ж… Пусть будет подарок. Но в таком случае я тоже должен подарить вам что-нибудь. И не вздумайте отказываться, это правило. Вот, видите ту полку? – старичок ткнул пальцем куда-то в дальний угол комнаты. – Поройтесь там, может, что-то приглянется.
Оля хотела отказаться и уйти как можно быстрее, но, во-первых, понимала, что Бронислав Брониславович просто так ее не отпустит. А во-вторых, она уже успела взглядом проследить за пальцем хозяина и рассмотреть краем глаза указанную полку. Не подойти ближе и не взглянуть как следует было бы просто выше ее сил.
И чего там только не было! Кристалл мориона длиной в ее ладонь, бронзовый змей, обвивающий нефритовое яйцо, цветная японская гравюра с летящим поросенком, канделябр в форме ветки дерева, песочные часы необычного вида… Но больше всего ее внимание привлекла резная деревянная шкатулка, очень изящная, весьма тонкой работы. У Оли возникло впечатление, что шкатулка как будто светится изнутри теплым абрикосовым светом. То есть если смотреть прямо, ничего такого заметно не было. Но стоило перевести взгляд на ее соседей по полке – как исходящее от шкатулки слабое мерцание становилось ясно различимо.
Оля взяла шкатулку в руки. Та почти ничего не весила, и держать ее было необыкновенно приятно. Девушка показала свою находку старику. Тот нахмурился сначала и задумчиво покачал головой, будто хотел о чем-то предупредить. Но ничего не сказал, пожал плечами, снова уселся в свое кресло и закрылся газетой. Даже на Олино «до свидания» не ответил.
Возвращаться домой было легко, и чувствовала себя Оля прекрасно. Больше никаких тебе часовых мастерских, никаких наваждений, здравствуй снова, знакомый и любимый с детства родной город. Все дома на своих местах, ничего никуда не пропало, зато и лишнего ничего нет, все согласно инвентарному списку. Она уже и не вспомнила бы, где видела все эти мастерские. Во всяком случае, на обратном пути не попалось на глаза ни одной.
Придя домой, Оля поставила шкатулку на стол и долго любовалась изящными резными завитушками, разглядывая вещицу со всех сторон. Она решила, что поставит ее на тот самый комод, где шкатулка будет очень неплохо смотреться. Но внезапно ей пришла в голову мысль, показавшаяся ей настолько свежей и забавной, что девушка даже рассмеялась. У шкатулки ведь есть крышка. Почему бы тогда не попытаться ее открыть?
Оля не раздумывая протянула руки к шкатулке и отворила крышку.

Три поросенка

И вот прошло ..дцать лет, три поросенка выросли и превратились в трех ражих кабанов. Впрочем нет, первый брат, Нюх-Нюх, спился-сторчался так быстро, что даже вырасти не успел. Второй братец, Нах-Нах, посылал всех нах, и в итоге так всех достал, что все обиделись, схватили его и по всей строгости закона порубили на куски, сварили в меду и пустили на консервы. От вываривания в меду Нах-Нах, правда, не стал съедобнее, но те, кто покупал консервы, о такой наебке не догадывались.
А третий, Них-Них, до сих пор живет и радуется. Них у него, конечно, нет, да ему них и не надо.

Кургузая сказка

А вот еще был такой человек, который вообще ничего не делал. Никогда. С ним как-то само собой все происходило, причем именно то, что нужно - вот удивительно, да? Ну, или ему так казалось, неважно. Главное, что ему ничего другого не хотелось. Почему так, это отдельный трудный вопрос. Может быть, когда-то давно, когда он был совсем маленьким, ему кто-то авторитетный сказал, что от любого его действия мир может измениться, вообще от любого, а он никогда не узнает, от какого именно. А у него как раз момент особой восприимчивости случился, вот он и впечатлился до такой степени, что эти слова нерушимым правилом стали. А он подумал как следует и решил, что не хочет ничего в этом мире менять, поскольку не он тут так все устроил, то не ему и менять. Может быть, он боялся на себя такую ответственность брать, скорее всего даже так и было. И с тех пор он даже пальцем не пошевелил, натурально, лежал себе на печи, как Илья Муромец, тридцать лет и три года, не меньше. Кстати, так мы его и будем теперь называть, для конспирации.
Но долго ли, коротко, а то ли бок правый отлежал добрый молодец, то ли нога зачесалась - а надоело ему лежать просто так. Скушно стало, сил нет никаких. И захотелось ему сделать хотя бы... попытку. Это ведь не пытка, в конце концов, не иголки под ногти вгонять мирозданию и не испанские сапоги примеривать. Маленькая такая попытка, попыточка... Рассудил он себе так и...
Попытка получилась довольно чахлая и неубедительная. Стояла рядышком смирно, смотрела на Илюшу глазками-бусинками, да пальчиком розовым в носу ковыряла - мол, что сказать-то хотел?
А Илюшу это явление неожиданное так озадачило, что он с печки возьми и навернись головой вниз. От удара перепуталось у него все в мыслях, и с перепугу он вместо того, чтобы сделать еще одну попытку, решил ловить попутку. Сказано-сделано, благо уток во дворе немеряно крякало. Вот только он и тут попутал, по двору поплутал, и вместо того, чтоб поймать утку за попу, изловил куру за гузку. А такие игры с описаниями даже и более рядовым пользователям даром не проходят, что уж о нем-то говорить, с его убеждениями. Закружилось у Илюши все перед взором, он глаза протер ручкой, глядь - а он на дороге стоит, руку опускает, пыль кругом, и уже, правда, машина какая-то попутная остановилась. И водитель дверцу открывает и спрашивает - тебе куда, хлопец?
"Куда сами едете" - на автопилоте отвечает Илюша. Удивился водитель такому странному ответу, поскрипел мозгами, и выдает - "так ведь я в Киргизию, вот оно как... Ну, садись, что ли, дорога дальняя, а вдвоем веселее. Будешь мне сказки рассказывать".
И уехал он на этой попутке в Киргизию. А там все киргизы кругом, и земля под ногами чужая - киргизская, и дома по-киргизски построены, и даже Солнце киргизское и само небо над головой и то киргизское. Так что нелегко Илюше пришлось поначалу. Но ничего, привык, киргизовые сапоги стал носить, киргизку себе нашел симпатичную - зря он, что ли, куру хватал за гузку. Да и все остальное, что нужно для жизни и счастья, у него, как водится, само образовалось - скатерть-самобранка, гусли-самогуды, дворец-самосвал.. Ой, это, кажется, из какой-то другой сказки все. Ну и Бог с ним, сам разберется, что ему там нужно для счастья, не маленький уже.

Под-сказка

- Поговори со мной, пожалуйста...
- Хорошо. А о чем? И вообще, ты просишь "поговори со мной", а не предлагаешь - "давай поговорим". Почему?
- Неужели непонятно?
- Не очень, честно говоря.
- Я хочу слышать твой голос.
- А-а. Тогда, конечно, все равно, о чем я буду говорить. Хотя полную бредятину все же не хочется нести. А хочется рассказать сказку. Только где ж ее взять, сказку? вот прямо так сразу в голове нет. Вот если бы была в голове, то оттуда она бы быстро попала на язык, потом в воздух, потом тебе в ухо, а оттуда уж как-нибудь и к тебе в голову перебралась. В этой цепочке все ясно и понятно, кроме первого звена. Итак, откуда сказки берутся и как они в голову попадают?
Хм... А вот, может быть, так. Слушай. Допустим, захотел я у себя внутри в голове сказку поимать. И тогда я беру там такую штуку, вроде воронки, не большой, не маленькой, а в самый раз. И я ее раскручиваю и запускаю вверх. Она летит, какие-то там слои пролетает - это мы потом разберемся, какие, и прилетает в... пруд. То есть там такая толща жидкости какой-то, воды-не-воды, и у нее есть поверхность. А по поверхности бегают такие шустрые, наподобие водомерок. И их там много-много. Только это не водомерки никакие, они просто ведут себя как водомерки, потому что по поверхности пруда бегают. А на самом деле это сказки и есть, самые настоящие.
Теперь вот интересно, где же этот пруд расположен? Ладно, пойдем в обратном порядке. Сверху поверхность, потом толща воды-не-воды, потом немного ила, потом кора... Какая еще кора? Дуба? Или земная кора? Или кора головного мозга?
О! Точно! Это кора головного мозга и есть. Тогда дно пруда - это крышка черепа, кость там, кожа, все, что полагается. А сверху там не только пруд, конечно. Нам кажется, что на голове волосы растут - мы потому что так привыкли их видеть. А там целый мир - лес густой, в этом лесу звери бегают, люди живут, целыми деревнями, между деревнями дороги протоптаны, по ним странники бродят с котомками, тоже сказки носят...
Ах, да, сказки. Закидываешь, стало быть, в пруд воронку, она только на поверхности появляется - а сказки-водомерки так в нее и сыпятся. Их же много там. Тут главное, воронку вовремя убрать, чтобы лишнего не нападало.
А потом, в голове, эта сказка уже не на водомерку похожа, а на маленькую такую конфетку, на которой много-много всяких оберток разноцветных. Одну обертку снимаешь - картинка, вторую - другая. Так сказку картинками и разворачиваешь. Только конфетка-то внутри маленькая. Так что сказочки эти водомерочные красивые, конечно, но безделушечные. поверхностные, одним словом.
А вот если хочется поимать сказку посолиднее, тут другой подход нужен. Вместо воронки тогда надо удочку взять, и насадить на крючок приманку - все, как в настоящей рыбалке. Тут, кстати, на приманку почти все сгодится, что самому в голове не нужно - червячок сомнения, к примеру, или таракан, мало, что ли, их там бегает.
И крючок с наживкой нужно закинуть в тот же пруд, только не на поверхность, разумеется, а в толщу той самой волы-не-воды. А там другие сказки плавают, наподобие рыб. И тут уж, как повезет. Может быть, хищную выловишь, вроде щуки, и она мало того, что у тебя самого в голове революцию устроит, так еще и у всех, кому рассказана будет, путч с переворотом натворит. А можно и поспокойнее рыбку поимать, карася, к примеру. От нее только польза внутри будет, потому что она, пока в голове будет трепыхаться, свеженькая, еще не одного червячка да тараканчика слопает.
А самые лучшие сказки, самые волшебные, те силком не поимаешь. Они там, в лесу, свободно летают, как ветерки. Их уговаривать надо. Те охотники, что помудрее да поспокойнее, просто встречают такого ветерка и говорят ему - пойдем со мной, тебе же все равно, где летать, а так и мне радость будет, и людям польза и удовольствие. Они знают - ветерок, что ему ни говори, либо согласится, либо нет. А другие стараются ветерки завлечь, заманить, всякие фокусы показывают, трюки, выделываются, короче, как могут. Они считают, что чем чуднее фокус покажешь, тем больше шансов, что ветерку любопытно станет и он за тобой полетит. Что ж, может и так, кто его знает. В конечном-то итоге результат один и тот же - ветерок либо соглашается, либо нет...
И вот если такая волшебная сказка-ветерок проникает в голову, она тут же стремится быть рассказанной. И когда ее рассказываешь, мир от этого изменяется. А утихнет последнее слово - и непонятно уже, то ли было что-то рассказано, то ли нет, то ли просто ветерок прошелестел.

Сказка про суп-личности

Значит так. Однажды один волшебник... Стоп-стоп. Это ведь многие сказки так начинаются - "однажды один волшебник"... Ну да, но тут не получится по другому, уж извините. Это ведь действительно случилось однажды - вдруг, как-то раз, ни с того ни с сего - просто вот жил упомянутый волшебник да был себе и тут бац - и попал вот в эту самую сказку. И он таки в самом деле был один, и останется все время главным действующим лицом, пока эта сказка будет продолжаться. И, конечно же, он был волшебник - иначе у него просто не получилось бы то, что получилось. А почему никто в целом свете уже не упомнит его имени и приходится нам вот так, безлично о нем говорить - это вы дальше сами поймете.
Итак, началось все с того, что Один Волшебник (раз уж мы не знаем, как его звали, то будем так писать, с большой буквы - Один волшебник) захотел сварить суп. Ну, да, он еще и готовить умел неплохо, почему бы и нет, то ли он просто проголодался, то ли для каких своих волшебных надобностей - это он уже и сам, пожалуй, не скажет. Да и неважно это. А важно то, что суп ему варить оказалось не в чем. Не нашлось под рукой ни кастрюли, ни кастрюльки, ни чугунка, ни даже миски какой, и тазика не было, и ведра не было - ничего не было.
Задумался Один волшебник, заметил, что задумался, и спросил себя - а чем это я, интересно, задумался? И обнаружил, что есть у него прекрасный котелок, который, в принципе, очень даже неплохо варит. Ну, что же, котелок, так котелок. Попробовал тогда он в этот котелок сложить Нужные Ингредиенты. Я уж не знаю, может, банальную морковку с капустой, а может, кошачье дышание и серебристое мерцание. Скорее всего, всего понемножку, он же все-таки был волшебник. Оказалось, что в котелок почти ничего не влазит. Как же так? Заглянул один Волшебник в свой котелок, и увидел там что-то такое сырое и бесформенное, похожее то ли на кусок теста, то ли на репу. А это его Личность была. Он плечами пожал, ну, подумаешь, личность, так личность, будем, значит, варить суп из личности. Посолил, поперчил, водой залил, как положено, крышку закрыл и поставил котелок на внутренний огонь.
Долго ли, коротко ли времени прошло - а как закипело содержимое котелка, забурлило, и оказалось, что личность в кипятке ведет себя примерно так же, как белок - то есть разлагается на составляющие. И вот не успел даже Один волшебник осознать, что происходит, как в его котелке уже бурлил разогретый до температуры кипения бульон из множества суп-личностей. Стало Одному Волшебнику любопытно, попробовал он к каждой суп-личности по отдельности приглядеться и прислушаться. Да вот что-то какая-то фигня вышла безобразная, не понравилось ему. Какие-то они все однобокие оказались, ограниченные, хотя и забавные.
Одна все время его утром будит и начинает талдычить - вставай, лентяй, валяешься тут, а у тебя дел знаешь сколько? И выдает ему список из восемьсот пятидесяти семи неотложных дел, начиная варкой кофе и заканчивая решением мировых проблем, и все за сегодня успеть надо. Другая ему все время на ухо мерзким таким шепотком - да ты посмотри на себя, ты же вообще ничего не умеешь, за что не берешься, криво выходит, у тебя же руки из жопы растут, какой ты к чертовой бабушке волшебник! Третья плавает все время сверху, как пена, и раздувается от гордости - Я ого-го, вон какой бульон сварганил, я супер-пупер-просто, ух да я!!! Четвертая, маленькая такая, в уголке скукожилась и хнычет - отстаньте вы уже от меня, не люблю я вас, и себя не люблю, и никого вообще не люблю, и меня никто не любит, и вообще уйдите, прочь, прочь, отвяжитесь от меня уже наконец!
И сколько их всего там - фиг сосчитаешь, оно же все бурлит, мельтешит все время, и все орут, или шепчут, или бормочут, или умалчивают о чем-то, и в то же время пихаются, суетятся - котелок-то на внутреннем огне стоит. В общем, бардак полный. Зато запах из котелка вдруг пошел просто обалденный. Ну, думает Один волшебник, раз так пахнет, стало быть, сварился суп. А раз суп готов, значит, его надо есть, только вот что-то ему самому уже есть не очень хотелось, он в процессе приготовления надышался, надумался, наслушался - в общем, напробовался досыта. И тогда он вышел на улицу, встал на площади, возле рынка городского, крышку котелка приподнял - а оттуда как запахнет на всю площадь! прохожие аж галдеть перестали, носами завертели - откуда запах такой чудный? Тишина пришла. И вот в этой тишине Один Волшебник негромко так и говорит - люди добрые, подходи по одному, кому тут супа из личности, пробуй, не стесняйся. Вкусно, и полезно, и на всех хватит, но только сегодня, добавки не будет, продукт редкий, штучный. Народ чует - пахнет очень завлекательно, но все с опаской смотрят, друг на друга косятся - кто первый рискнет? Нашелся один смельчак, попробовал - и правда, вкусно, а главное, такое ощущение, что вот именно того кусочка, который он из котелка подцепил, ему как раз внутри и не хватало, и он как-то сразу там щелк внутри - и встал на свое место, как так и надо. Ну, тут уж все налетели, кто с чем, с ложками, кружками, поварешками, а кто и просто с длинными языками. Так за полчаса котелок вычистили, что он аж засверкал изнутри. Тогда улыбнулся Один Волшебник (а имя его, как вы уже поняли, тоже в супе растворилось, и его съел кто-то, и облизнулся довольно, вкусное имя было, хорошее), крышку котелка захлопнул - все смотрят, а у него глаза светятся ярко-ярко. А это котелок пустой изнутри сверкает, светом чистого сознания, не иначе. И оказалось, что без личности даже удобнее, легче и светлее изнутри.
А у некоторых из тех, которые суп этот ели, тоже внутренний огонь зажегся и котелок начал варить как следует. Но это уже совсем другая история.

***

Бродит, бродит во сне молодой снег. Бродит, как кот на печи, как вино в бурдюках. Слаще дивного меда заповедных белых пчел Йоханны его сон. Неохота ему просыпаться. Он и не просыпается до поры, месит ленивое небо цвета спелой паутины мягкими лапами, бормочет что-то тихо и ласково - мяу, мяу, мур, мур, я курю бикфордов шнур...
Легко ему, пустотелому, в голове звонко и золото, мысли, как мыши, поразбежались, попрятались. Повернется на один бок, левый глаз приоткроет - а там красотища такая, флаги на ветру развеваются, трубачи в трубы дуют, лепотешцы цветные кривляются да приплясывают, пена от пивных кружек столбом стоит, и река вся в нарядных бурунчиках, и небо зеленее ясного... Встряхнет сонной головой, на другой бок перекатится, правый глаз сам вытаращится - а там мама блинов напекла, и самовар урчит, и языки пламени пляшут в печи, веселые такие...
Но просыпаться неохота, нет. Не пришла пора. Вот-вот раскроется решето над головой, раскроится небо на семь кусков, расплетется семью косами Северный Ветер, пробьет семь потов того, кто бродит во сне. Вот тогда и потянется он, и зевнет, и плюнет в седьмое небо спросонья - и тогда уж проснется, и седьмое небо просыпется вместе с ним белыми соляными осколками.

***

Всю свою жизнь они любовались своими отражениями. Отражения находились во всем - в сиянии неба над головой, в глянцевой черноте острых клювов, в блеске разноцветных перьев под лучами солнца, в зеленых мохнатых лиственных лапах - это, разумеется, если не принимать в расчет лужи, стекла домов и автобусов и удивленные глаза первых встречных.
Но встретились и другие, сказали им - что ваши отражения! То ли дело мы - мы наблюдаем отражения в отражениях! Они не поверили, начался спор.
Когда я встретил их всех, там уже летали вопли и перья. Не успел я добавить масла в огонь, сказав, что созерцаю отражения в отражениях отражений и таким образом прозреваю глубины собственного "я", как несуществующая дверь нашей зеркальной клетки распахнулась. Вошли двое, в строгом черно-белом оперении, на длинных лапах. Они вошли и воскликнули - "Глупцы! Зачем вы спорите об этом? Зачем вообще вы наблюдаете отражения, когда кроме ваших отражений есть и другие птицы"?

Ну нихрена себе мне сон приснился...

Медленно, очень медленно трое лезли вверх по отвесной стене башни. Это была особая башня, никто не смог бы вбить в ее стены обычные крючья или скобы. Каждая ступенька - а их нужно было сотни, если не тысячи? возникала из тончайшего колдовства звуковых переплетений, из образов весеннего леса, заброшенной горной железной дороги, брачной битвы лесных гигантов (лосей?). И каждый следующий образ, новую волшебную мелодию, от звуков которой происходило чудо, и в отвесной стене появлялась очередная ступень, найти было очень непросто. Собственно говоря, никто из тех, кто остался внизу, не мог бы этого сделать, потому они и остались внизу.
В заплечных мешках этих троих было почти пусто (?). Багажа в такое восхождение не берут, только самое необходимое. Флейта, кларнет, скрипка (?) - тончайшее колдовство звуковых переплетений? Новые ступеньки возникали медленно, но все же возникали.
Неизвестно, знали наверняка они, что там, наверху башни, или нет. Да. Конечно, нет. Неважно. Но те, кто остались снизу, думали, что они знают (?), а иначе зачем бы им лезть непонятно куда, прикладывая такие усилия?
Сначала за ними следило много восхищенных глаз. Уже через несколько ступеней (?) совсем еще недалеко от земли, дюжины через две (?) ажиотаж схлынул, зеваки пожали плечами и разошлись. Остались некоторые, самые любопытные. Постепенно пропали и эти. Три пары глаз, самых внимательных и напряженных, продолжали следить.
Когда флейте, кларнету и скрипке оставалось совсем немного до вершины (?) - ступени три-четыре, следившие за ними поплевали на руки, взялись за скобы (а ступени не исчезали, пока те, кто творит колдовство, не окажутся на самом верху башни) и дружно поползли вверх.
Эти трое тоже умели держать в руках флейту, кларнет, скрипку. Но своими силами они не смогли бы явить из небытия даже одну единственную ступень, и прекрасно понимали это. Зато они умели терпеливо ждать и высчитывать нужный момент.
Расчет был верен - они добрались до бывших наверху как раз в тот момент, когда закончила материализовываться последняя ступенька. Несколько движений - и творившие тонкое колдовство звуков с воплями полетели вниз. Дрожа от нетерпения, сбросившие их поднялись на самый верх башни и протиснулись в узкий люк на крыше.
Внутри оказался длинный, медленно изгибающийся в обе стороны коридор. Возле одной из стен коридора стояли обычные деревянные столы. Трое сели на стол, достали инструменты, переглянулись и затянули свою музыку.
Сначала не происходило ничего. Потом с обеих сторон коридора послышался топот бегущих ног. Потом как-то вдруг из-за поворотов вылетела целая толпа людей со злыми глазами и бессмысленными лицами. Громко выкрикивая нечто нечленораздельное, аборигены набросились на музыкантов. Мелодия оборвалась.
Их били долго. Очень долго. Кажется, их порвали на части в конце концов, на очень мелкие части, но крови не было, и мяса не было (?) - только облачка серебристого тумана, тихо растаявшие в воздухе.
Когда все закончилось, толпа разошлась. Остались флейта, кларнет, скрипка. Кто-то подобрал скрипку и колотил ей по каменной стене, пока она не превратилась в щепки. Другой человек схватил кларнет и принялся им, как штыком, расчищать себе дорогу в толпе. Перед ним расступались. Третий взял флейту и дунул в нее. Неожиданно раздался чистый высокий звук. Все замерли. Десятки злых глаз угрожающе уставились на человека с флейтой в руках.
- Ты умеешь играть???
- Да ну, я так просто, дунул, и все, - засмеялся державший флейту и бросил ее на пол. С жалобным звоном флейта закатилась под деревянный стол.

Еще сказочка

Я, оказывается, в Ха за сказками приезжал. Предыдущая, про новое сердце старика, и следующая, которая будет в другой раз, потому что ее еще записать надо - как обычно, от общения с разными человеками. А вот эту я нашел в папке с нотами. Судя по всему, она мне год назад приснилась, я ее запомнил, как сумел, а что не запомнил, то досочинял. И то ли она мне не понравилась тогда, то ли я забыл про нее - кто знает. А сейчас вот и вспомнил, и понравилась... В общем, сами судите.
Жила-была на свете девочка с оленьими рогами. Иногда ее рога переворачивались, и в этом была их цветная сторона. Они превращались тогда в мешок с подарками - балалайками и бутоньерками. Девочка раздавала их страждущим и ходила довольная-предовольная. Или еще они могли превратиться в связку карандашей, или в мыльные пузыри, или в перо птицы киви, и как весело было играть всеми этими штуками, изменяя мир!
Но девочка очень не любила переворачивать рога обратно, надевать их на голову и возвращаться домой. А когда она приходила без рогов, ее домой не пускали, потому что думали, что это какой-то посторонний ребенок. Ну, у них там у всех рога росли, это для них нормально было. А совсем уходить их дому девочка не хотела, потому что любила их, все-таки. И вот однажды она пошла в лес, нашла красивую корягу, и вырезала из нее роскошные фальшивые рога. Девочка надела их на голову, а настоящие так и остались флаконом мыльных пузырей. И вот она пришла домой в этих фальшивых рогах и давай мыльные пузыри пускать. И у всех, на кого пузыри попадали, рога тоже превращались или в мыльные пузыри, или в стеклянные шарики, а самые большие и ветвистые папины рога превратились в игрушечную железную дорогу, и всем тогда стало хорошо, все стали пускать паровозики и мыльные пузыри, а о том, что нужно таскать на голове рога, и думать забыли.

Сказка про небьющееся сердце

Жили-были, как это в сказках водится, старик со старухой. Хорошо жили, не тужили, вот только сердце у старика было слабое. Совсем никудышное, по правде говоря, сердце было. То внучка его ненароком разобьет, то вообще Жучка какая-нибудь. До порыв-до времени, бывало, отлежится старик, сердце и заживет, как ни в чем ни бывало. Но вот однажды оно взяло и разбилось совсем в мелкие дребезги, и не бьется больше. Видит старуха - дело плохо, помирает старик. Взяла она старика в охапку и к хирургам поволокла. Ну, хирурги свое дело знают, они валандаться не стали, вырезали хирурги старику разбитое сердце и вставили на его место новое, механическое. Небьющееся и противоударное.
Обрадовались старик со старухой, поехали домой, закатили пир горой. А как все напировались, вздумали проверить - а правда ли новое сердце старика такое уж противоударное? Старуха била-била - не разбила, внучка била-била - не разбила. И жучка била, и все гости били, и соседи, и просто случайные прохожие. Не бьется сердце старика, и все тут. Не обманули хирурги.
Расслабился старик, лег на печку подремать.
А тут как раз мимо мышка бежала.
Хвостиком махнула - сердце и разбилось...

Совсем уже бред, сам удивляюсь...

"И, полная неги и лени,
Жует голубые цветы..."

Ну и пусть они потешаются всем миром, пусть тычут заскорузлыми пальцами своими сколько угодно, пусть говорят - ты б, дурак, еще шляпу с бубенцами надел, ха-ха-ха... Не объяснять же им, в самом деле, что бубенцы ни к чему, что и так, если как следует прислушаться, можно различить тихий, почти незаметный звон. И если закрыть глаза и идти на этот зов, можно, если повезет, узнать, какая голубая, какая нежная и шелковая трава растет на небесных лугах. ДА если бы они только знали, они отдали бы все свои сокровища, что там сокровища - дома свои, жен своих и детей, все побросали бы, потому что ничто на свете не может сравнится с той травой.
Даже если бы им сказали правду - что идти на этот зов нужно очень осторожно, малейший неверный шаг - и закружит голову голубой водоворот, и сорвешься, и полетишь, а там, на дне - все та же трава, но она уже не будет ласкова. Нет, каждый ее стебелек, каждый листик ее окажется острее солнечного луча, тверже самой твердой стали, жарче самой испепеляющей страсти окажется голубая трава для тех, кто был неосторожен в пути. Страшна, но и красива участь сорвавшихся вверх, но они ни за что не поверят. Они думают, что облака - это, как их там, ага, гигантские сгустков водяных капель, сконденсированные испарения земных водоемов, что ж. Пусть думают. Если бы хоть кто-то из них мог предположить, какие удивительные звери бродят по тем лугам, он не раздумывая бросился и упал бы, конечно, и умер бы, счастливый - только бы за минуту до того, как стать облаком, увидеть эти удивительные существа хоть одним глазком.
Да если бы хоть кто-нибудь из них хоть раз сложил бы два и два. Попробовал бы вспомнить, к примеру, кто он вообще такой, откуда он взялся в своем нелепом туловище с толстым животом и нечесаными волосами, в доме своем под черепичной крышей. Если бы он задумался к тому же - а что, собственно, я делаю среди них, в моем и правда дурацком одеянии, с моей идиотской рожей, без всякого дома вообще?
Дурацкая, конечно затея, безнадежная совершенно. Тем, кто так заблудился, не найти дороги назад. Но что я могу сделать, если работа у меня такая? я должен дать им хоть какой-то, пусть совсем крошечный, шанс.
Может, в самом деле, надеть колпак с бубенцами?

Здесь Сказка про hассеянного ежика

Один человек проснулся наутро после долгой новогодней ночи и обнаружил у себя на голове иголки. Он так хотел стать круглым воздушным шариком, а стал круглой подушечкой для булавок, с черным носиком приклеенным, с картонными лапками. И покатился он по земле, и прикатился он в дремучий лес, наполненный густым туманом, и бродит он пол лесу, и выбраться из тумана никак не может. И только иногда глазастые кончики его иголок высовываются наружу, а там - другой лес, или поле, или другие слова - много других слов. Поле, конечно же, ассоциативное. Лежик, сидик, стоик. Пока не пнешь, не полетит, не то что не побежит, не пошелохнется даже.
Так вот, эти самые глазастые иголки - вот незадача, оставались в тех местах, куда втыкались и становились пушистыми семенами одуванчика. И когда их, как ветром, сдуло - лысый, абсолютно круглый и легкий шар остался облаком, легко раскачивающимся на косом стебельке дождя.

конечно, раз уж он стал одуванчиком, ежик сам не заметил, как посеял по ветру не только иголки, но и прочие части тела, и они разлетелись по земле, и проросли однажды. И обвили его стебель тонкими паучьими лапками, и щекотали его светящееся тело перышками облаков.
И однажды маленькая божья коровка прилетела и села на его поверхность, в ту осеннюю пору, всего несколько дней, когда их невероятное количество вокруг.
И он, конечно, был очарован ее сферичностью и отметинами пятнышек, так напоминающими его собственные следы от улетевших иголок.
И придумал он, что вместе они составляют один знак бесконечности, а в бесконечности возможно все.
Даже отправить этот текст прямо сюда - сейчас.

Почему кофемолка мелет время?

Потому что однажды у одного человека была волшебная мельница - молола все, что этот человек ни увидит. И конечно, иногда ему приходилось завязывать себе глаза, так надоедало говно перемалывать, а бросить мельницу он не хотел или не догадывался. И тогда он, естественно, отчаянно хотел найти себе поводыря, чтоб хоть как-то ориентироваться можно было. Но все говорили ему - не прячься, мол, от себя, не закрывай глаза, если ты прозреешь, ты обретешь смелость беспристрастно молоть все, к чему бы ни притронулся твой взор. Посмотри лучше, где ты вообще находишься. Оглянись вокруг!
Он открыл глаза и увидел, что находится на кофейной плантации. И мельница тут же превратилась в кофемолку. А на одном из деревьев сидело любопытное время, которое обрело форму симпатичного зверька и привычку лакомиться плодом этого удивительного растения. И в кофемолку зерна кофе попадали уже с отметиной этого зверька.
И так вот и повелось с тех пор.

Какая-то канализационная сказочка получилась, ну да что ж тут теперь поделаешь. Какая есть.

Если бы Красная Шапочка сама была бабушкой.

Первый голос

Ох, как же у старого серого волка ломило кости! Поясница, лапы, хвост - хоть лезь на сосну. Он и лез - не помогало. Спасало только свежее кошачье мясо, ненадолго, но облегчало страдания. Волк с нетерпением поглядывал на лесную тропинку - вот-вот из кустов должна была появиться Красная Шапочка с заветной корзинкой. Она, конечно, ведьма старая, страшная, как утреннее пробуждение, и из ума совсем выжила, но пирожки с котятами Серому носит исправно. И ведь есть у старой резон их таскать, ох, есть...
Ну, наконец-то, вот и карга - на лысом черепе красная шапка, скрюченное тельце обернуто чем-то зеленым, идет, бормочет что-то, носом своим длинным по сторонам мотает, ветки деревьев цепляет... И корзинка, самое главное, что корзинка при ней...
Охотник в этот погожий осенний денек был не в духе. Одолженные у хозяина сапоги натирали лапы, да еще и шляпа эта дурацкая с пером, только уши под ней затекают... И что только люди в этом находят красивого? Но ничего не поделаешь - раз уж взялся за ружье, будь любезен, надевай и сапоги, и шляпу. Так заведено.
За невеселыми размышлениями ноги сами завели его в лесную чащу. Разумеется, ни мышей, ни львов по дороге не попалось - ну просто фантастически неудачный день. Но что это мелькает там среди деревьев? Неужели... Красная Шапочка??? Ясное дело, он не раз слышал о проделках старой ведьмы и серого волка, и хвост его давно уж чесался проучить негодяев, отомстить за невинно убиенных соплеменных младенцев. Вот и случай! Забыв про натертые лапы и отдавленные уши, Кот в сапогах неслышно крался позади, не упуская из виду мелькающее на тропинке красное пятно....
- Доченька, милая, скорее закрой эту книжку, это неправильная сказка, не надо тебе ее читать. И вообще, пора уже просыпаться и вставать. Я тут пирожков напекла, сходи к бабушке, отнеси гостинцев. Только гляди в оба - в лесу живет серый волк...

Месть крысоловам

Из всех уведенными Крысоловом крыс спаслась одна единственная, крысиный король. Оказавшись в морской воде, он очухался, выплыл на берег и до поры до времени затаился. Король замышлял месть. Никакой другой цели не существовало более в его жизни, кроме как отомстить этим выскочкам, этим дудочникам, которые трех подряд нот без фальши сыграть не могут. О, у короля, как и у всех крыс были преотличнейшие уши, такой тонкий слух не снился ни одному из неуклюжих двуногих музыкантов. И не их вина в том, что однажды какой-то идиот – эти олухи, конечно, называли его гением – сочинил идиотский мотивчик, настолько фальшивый, что ни одна нормальная крыса просто не могла вынести этих чудовищных звуков. Именно так подлый гаммельнец и утопил всех крыс в море. Ха, заворожил он их, как бы не так. Они бежали в ужасе и отвращении, не разбирая дороги, легче утонуть в море и быть растерзанным хищными рыбами, чем хладнокровно выносить это издевательство. Но ничего, у него есть для них кое-что в запасе. Он будет учиться столько лет, сколько понадобится, набираться магической силы, и однажды наступит час, когда…
Ничто не предвещало катастрофы, шестеренки отлаженного механизма шестого международного конкурса флейтистов в Гаммельне крутились, будто смазанные, когда в одном из коридоров фестивального дворца появился странный зверек. Он поднял ко рту лапки, соединил их особенным образом, и помещение заполнила удивительная музыка. Никто из людей никогда не слушал таких чистых и вместе с тем раскалывающих на части душу звуков. Люди не понимали, что с ними происходит, невероятная сила заставляла их подхватить мотив – кто-то слышал простенький, всего пять повторяющихся нот, другие воспроизводили и вовсе нечто неописуемая – и идти, идти, не останавливаясь, пока не будет найден источник волшебных звуков. Один за другим выходили флейтисты на холодный осенний воздух под звуки своих же флейт. И шли, одни за другим, только не останавливаться, а впереди важно вышагивал маленький невзрачный зверек, и никто не обращал внимание на его передние лапки.
Под удивленные взгляды и окрики горожан процессия направлялась к морю…

Сказка про исчезавра, или почему плачет птица Осень

Вы знаете, почему вымерли динозавры? Тому называют разные причины, и изменение климата, и падение гигантского метеорита... По-моему, это все ерунда - ведь они были такие большие и сильные, запросто пережили бы какое-то паршивое похолодание, а уж этот невезучий метеорит просто разорвали бы в клочья своими мощными челюстями, он бы и до земли долететь не успел... Так бы они, между прочим, и жили до сих пор, ходили бы по лесам и огородам, пугали бы нас с вами зубастыми мордами и шипастыми хвостами, а иногда давили бы тяжелыми ногами и бронированными попами а, может быть, даже рвали на части и грызли кого-нибудь смертоносными острыми зубами. Хотя это вряд ли, если бы началось такое безобразие, люди быстренько что-нибудь придумали, люди всегда что-то придумывают. Так что, может быть, для них самих же и лучше, что они вымерли, не дожидаясь, что люди об этом позаботятся. Но это так, к слову, а не к делу. Дело совсем не в этом.
А дело в том, что все они существовали как единое целое, скажем, как биологический вид. А это, надо сказать, весьма непростое занятие - существовать как биологический вид. Это вовсе не значит, что если бы, скажем, вымерзли вымерзавры или самые хищные из всех, свирепые тиранозавры разом раскаялись в своем тиранстве и совершили коллективное харакири, все другие тоже вместе с ними удавились бы, за компанию. Ничего подобного. Но все они не могли жить без одного маленького динозаврика, хотя сами, увы, и не догадывались об этом. Звали его Исчезавр. Хотя нет, это его сейчас бы так звали, а тогда его вообще никак не звали, некому было его звать. Его даже и не видел никто, только птица Осень, которая иногда пролетала над Миром, птица Осень с огромными серыми крыльями и печальными голубыми глазами. От холодной голубизны ее взгляда желтели и осыпались листья гигантских папоротников, мокрые, потому что птица Осень плакала. А плакала она, потому что знала, чем все это закончится.
А Исчезаврик исчезал - сначала ненадолго и лишь изредка, потом все чаще и чаще и, наконец, пропал вовсе, растворился в ускользающем исчезавтра. А вслед за ним ушли и все его сородичи - а что им еще оставалось?
А птица Осень до сих пор иногда пролетает над Миром, и от взгляда ее холодных голубых глаз желтеют и осыпаются листья гигантских папо... то есть, пардон, дубов, магнолий, берез и каштанов, мокрые - потому что птица Осень плачет. Плачет, потому что в Мире всегда что-то меняется. А значит, что-то и исчезает навсегда.

Вот, обещал Принцессе сказочку...

Хрен знает что, конечно, написалось, а не сказочка. И вообще, этот текст - впечатление от посещения жилища Тиля и рассказов Ёмы об этом славном обиталище и его не менее славном резиденте.

...А началось все с того, что построили элеватор. Обычный такой, с желтыми колоннами, высоченный и пахнущий чем-то... Вот-вот, вы никогда не замечали, что элеваторы пахнут чем-то особенным, нездешним? То ли они смещают какие-то тонкие винтики в пространстве, и в прорехи начинают засовывать свои любопытные носы всякие странности, то ли это "просто" запах дальних странствий, как от кораблей в порту и подъемных кранов... Ничего себе, "просто"! Конечно, зерно ведь привозят со всего света, из Африки, Америки... А, кк известно, ни одна субстанция под этим небом не бывает совершенно свободна от примесей. В воздухе полно того, чем дышать бы и вовсе не следовало, в воде, даже самой очищенной, все равно остаются неведомые науке корпускулы.
А в зерне из дальних стран встречаются семена тропических растений. Птицы, клюющие все подряд, разносят эти семена, и жильцы окрестных домов удивляются потом тропическим цветам среди одуванчиков и лианам, обвивающим стволы обыкновенных московских тополей.

И это бы все ничего еще, но случилось так, что в одном из ближайших домов жил волшебник. А вы сами знаете, какие у нас волшебники - все как один самоучки, школы-то приличной волшебной нет, все знания по крупицам, то тут, то там, - и, естественно, никакого понятия о технике безопасности. Об эффекте отдачи, в том числе. До поры - до времени все ему с рук сходило как-то. Ну, народится вдруг поколение летучих мышей с крыльями в шахматную клетку - спишут на естественные мутации в мегаполисе, да пойди их поймай сначала, тех мышей. Ну, вдруг небо на закате станет лилово - желтым - так ведь смог, еще и не так бывает. Ну, вдруг к кому муха подлетит на улице и скажет человечьим голосом" Не ешь огурцов, батяня, худо будет". А тот и думает - ну и ну, и померещится же такое, надо пить меньше, а сам огурцов все равно потом не ест почти год, и правильно делает.
Но однажды волшебник разошелся как никогда раньше, так накудесил - никому мало не показалось. И отдача прилетела что надо, и стали с той отдачи все семена в элеваторе заколдованные. Если хлеб из них печь, так оно ничего, перемелется, а вот упадет такое зерно в землю - и вырастает.. Где семена любви упадут, там любовь, где страха - там страх, где-то ненависть, любопытство, подлость, равнодушие, радость, зависть... В основном-то, конечно, заряд на тропические семена пришелся - более восприимчивы они к колдовству оказались. Да и птицы их больше любят почему-то. И вот что у кого под окном выросло, тот так и живет теперь.
А вот у Вас, скажем, не бывало ли в последнее время беспричинной радости? Или необъяснимых страхов? А?

Талые паруса (сказка, в которой нет необходимости)

Повесть об эскимосе, который построил себе лодку изо льда и поплыл на юг.

* * *

Ворона катится по небу маленьким черным велосипедом и вгоняет в сердце мое граненые гвозди своих "кар". Ветер вьет гнездо в волосах моих, берет меня твердой лапой за плечо, проводит мимо - проходи, проходи, не задерживайся, не стой на пути у высоких чувств... Прохожие улыбаются куда-то по делам своим.
Солнце, готовое нырнуть за горизонт, держит город в ласковых ладонях и рисует ему лучшую на свете колыбельную - колыбельную в пастельных тонах.
Девочка прыгает через скакалку - "посмотри, как я умею" - и огромный неподатливый мир вздрагивает, как большой снулый карп, и неохотно проворачивается под ее ногами.
Крыши... Крыши - единственное, что вообще кажется реальным в этом городе, а в этот час, когда последние лукавые лучики, задрав подолы, носятся друг за другом по жестяным скатам, пугая глупых голубей и завораживая охотящихся котов... В этот час кажется, что стоит только подняться вверх, ступить на эти сверкающие плоскости, взглянуть равнодушно в муаровое небо, раскинуть руки, поймать ветер и...
И после восхитительной вечности полета в никуда сфокусировать взгляд, вылезти из темной уютной расселины в скалах, приподняться на боковой (самой длинной) паре рук, опустить туловище вниз, повернуть в сторону отверстие воронки, и, неторопливо покачивая мантией, пойти по дну искать неоплеванного еще краба...

Живой Журнал Чеширского Кота