гостевая книга

email:

theatr-skazok@yandex.ru

 

Власть взрослых над детьми

Няня, укуси меня за писю

Это слова совсем маленького мальчика, которые он брякнул своей молоденькой и еще бездетной тете. А потом мама мальчика, сильно стесняясь, но, все же желая как-то с этим определиться, обратилась ко мне.
Маму интересовало, нормален ли ее ребенок, нет ли у него извращенного сексуального развития и не опасно ли ему иметь такие странные желания.
Сначала о семье и ребенке. В общем, ничего особенного в этой семье нет. О своих проблемах они говорят вполне открыто, ругаются между собой от всего сердца (и всей дури тоже), но драться и материть друг друга привычки нет, особых скелетов в шкафу не содержат. По моему опыту, это не очень хорошо, но все же лучше, чем жить тайной от ребенка жизнью. В противном случае есть риск, что первыми «такие» слова от ребенка услышат какие-нибудь другие люди, а не самые близкие.
Молоденькая тетя очень симпатизировала своему племяшу, но нянчила его довольно редко. Няней он ее называл, потому что это слово было легче выговорить, чем ее имя. Однажды все-таки ей пришлось остаться с племяшем, потому что маме никак нельзя было выходить на «больничный», а у племяша еще вовсю текли сопли. На тот момент малышу было годика два без пары месяцев, и он только учился говорить. Няня (буду и я так ее называть) очень устала после «вчерашнего» и мучительно хотела спать. Она прилегла и решила присматривать за ребенком вполглаза. Очень скоро и этот глаз закрылся, и тетя стала похрапывать, не слыша возни племянника. Очнулась она оттого, что он уселся на нее верхом и громко сообщил:
- Ваня няню а-а! (это значило, что Ваня собрался покакать на нее).
Видимо, у него не получилось, и няня снова задремала. Потом она снова проснулась от нового громкого сообщения:
- Ваня няню пись-пись!
На сей раз у него все получилось, и няня вскочила, едва не скинув племяша с дивана, и больше заснуть уже не смогла. Пришлось заняться стиркой в компании с Ваней.
А еще через несколько месяцев он сделал задумчивой няне вот такое предложение. Может, у нее и было амурное на уме, но не до такой, по-видимому, степени. Она вздрогнула и вылупила на племяша глаза, быстро прикидывая, как бы ему ответить. Не то, чтобы она сильно испугалась, но, скажем так, не каждый день получала подобные предложения. И вот в таком примерно духе ему ответила, что сей замечательный инструмент он может приберечь для более благородных целей. И нечего позволять кусать его кому попало, эдак можно и без него остаться.
Племяш хихикнул и потащил няню играть в волка. Пришлось ей подчиниться и порычать, бегая за визжащим от радости малышом. Вскоре пришла мама, и сестры поговорили об инциденте. Брата у них не было, и о мальчишечьих закидонах они не очень хорошо себе представляли. О природе повышенного интереса к пипиське могли только догадываться. Вечером оказалось, что Ванин папа ничего «такого» про себя не помнит, и мама ему вроде не рассказывала. Одним словом, все концы в воду,  и пошла Ванина мама к психологу.
Объективно малыш оказался хорошо развитым для своего возраста, очень любознательным, с удовольствием играл в подвижные игры, связанные с шумом, возней, стрелялками. За весь период общения про пипиську и не вспомнил. Да и больно надо было, когда и так интересно жить.
Наиболее вероятно, что малыш пытался таким, доступным ему способом, пробудить от забвения потенциального товарища по играм.
- Наиболее шокирующим, - обреченно вздохнет взрослый.
- А если вас ничем больше не проймешь! – повеселится Шаловливое Дитя.
И то верно, ему играть хочется, и какая разница, с какой игрушкой? Пиписька, во всяком случае, всегда под рукой. К тому же, из опыта известно, что игры с погремушками, зайками и мячиками взрослых почему-то совершенно не впечатляют. Приходится прибегать к радикальным средствам.
В этом случае радикальное средство сработало в нужном направлении – потенциальный товарищ по играм был вынужден пробудиться и, будучи морально не испорченным и в детстве не очень страшно травмированным, понял свою воспитательную задачу вполне верно. А теперь представьте себе, что у товарища по играм в детстве любимой и почти единственной игрушкой была именно пиписька, и взрослые как-то не удосужились расширить его познавательный интерес за пределы анатомии и физиологии. В семьях «натуралистов» очень высок риск так называемого абьюза (использования ребенка в качестве сексуального объекта), его внутрисемейной разновидности - инцеста, потому что дитя готово чем угодно, хоть и своим телом, покупать хоть немножко внимания к себе взрослого, не имеющего иного опыта любви. 
Да, любовь бывает выше пояса и ниже пояса. Это знают многие воспитатели и родители, но откуда знать такие тонкости детям?
На западе в порядке профилактики абьюза воспитателям и педагогам, вообще, посторонним взрослым нежелательно брать ребенка на руки, сажать к себе на колени. Т.е. любой взрослый (особенно, работающий воспитателем) считается потенциальным насильником, а не товарищем по играм. И ведь так бывает. Дальше – несколько фрагментов из научной статьи на эту тему.

«Исследования, базирующиеся на различных критериях, дают чрезвычайно широкий разброс результатов относительно распространенности сексуального насилия в семье. В последние годы эти цифры колеблются от 6 до 62% у женщин и от 3 до 31% у мужчин в Европе».
«Опросы подростков, живущих в крупных российских городах (Москва, Санкт-Петербург, Воронеж, Нижний Новгород), проводившиеся в 1993-95 гг., показали, что жертвами сексуального насилия стали 22% девочек и 2% мальчиков».
«Сравнительное изучение статистических данных по внутри- и внесемейному насилию показало, что средний возраст жертв инцеста составляет 6-7 лет, тогда как средний возраст пострадавших от изнасилования значительно выше - 13-14 лет».
«Величайшей сенсацией и важнейшим открытием назвал И. С. Кон происшедшее в последние годы развенчание мифа о том, что эбьюз, и, в частности, инцест имеет место только в социально неблагополучных семьях. …Совращение несовершеннолетних, сексуальные домогательства существуют и всегда существовали на всех социоэкономических уровнях, считает И. С. Кон». (С. В. Ильина, психолог, преподаватель Университета РАО, гештальт-терапевт, сотрудник Психиатрической клинической больницы №12 «К проблеме влияния насилия, пережитого в детстве, на формирование личностных расстройств».
Западная позиция т.о. вроде бы вполне оправдана, и надо защищать детей от угрозы насилия внешнего. А как быть с внутренним?  Ведь исследования показали, что до того, как подросток подвергся насилию вне семьи, он, как правило, испытал на себе одну из форм домашнего, правда, не обязательно, сексуального, насилия. Несомненным оказывалось то, что как бы срабатывал привычный сценарий жертвы, и некая девушка оказывалась в три часа ночи одна в темном месте, где и подверглась нападению. В то же время есть довольно много историй, как девчонке удавалось унести вовремя ноги, как будто вовремя срабатывал предохранитель. Сейчас идет речь о девчонках, потому что статистически более вероятно именно насилие над ними, хотя и мальчики вовсе не застрахованы от него.
С точки зрения архетипической психологии мы видим здесь взаимодействие Насильника и его Жертвы, людей, у которых самым сильным и актуальным является не опыт паритета и взаимного уважения, а права силы и унижения слабого. Многие из нас переживают его в детстве, и права была Луиза Хэй, когда сказала, что «все мы жертвы жертв», имея в виду блуждающий и переходящий из поколения в поколение сценарий насилия. Почему так поступали многие из наших родителей? Потому что с ними так поступали в их детстве, и они никогда (в отличие от нас) не изучали психологии. Поэтому (м.б. к великому сожалению), именно на нашем поколении утративших психологическую невинность людей лежит огромная ответственность изменить то, что нам не нравится, например, как-то по-другому воспитывать детей. И начать, может быть, с того, что однажды просто перестать обвинять своих родителей в том, о чем они слишком мало знали. Я отвлеклась на этот пространный монолог  по важной причине: жертва почти всегда стремится укусить своего мучителя, и они просто меняются местами, не выходя из сценария насилия, а играя в оборотня.
Формы инцеста разнообразны и не всегда сводятся к грубому сексуальному действу. Но даже психологический инцест тихой сапой может подрыть корни возможности счастья ребенка за пределами детско-родительских отношений, хотя на первый взгляд лишь искренняя любовь и взаимная привязанность заметна в их отношениях. Вот только ребенок панически боится огорчить своего родителя шагом в сторону от него. Они должны быть так дружны, что практически слитны. Завуалированное насилие любовью – вот чисто человеческое изобретение, когда жертва даже не подозревает о том, что ее используют в личных целях, как эмоциональную грелку. Не говоря уже о проявлении родительской власти в грубых и травматических формах. Тогда (по мысли Д. Калшеда), один и тот же реальный член семьи предстает во внутреннем мире ребенка то ужасным Насильником, то любящим Защитником. У жертвы возникает так называемое диссоциативное расстройство личности, раскол ее целостности, отсутствие единого образа не только родителя, но и себя самого, отсутствие нормального чувства «Я», которое характеризуется простотой и естественностью, открытостью внешнему и внутреннему миру.

В этой теме, т.о появилось сразу несколько аспектов:

1. Как быть человеку, испытавшему насилие, как ему восстанавливать целостность своего «Я» и способность полноценно жить дальше? Отвечу здесь сразу и кратко, не будучи узким специалистом в лечении именно этой категории людей. Сейчас разработано довольно много схем помощи жертвам насилия в различных школах, лучше, если этим занимаются психотерапевты. Возможности самопомощи – видимо, ограничены, потому что для смягчения и рассасывания посттравматических рубцов необходимо получать альтернативный, гуманный или «прикрытый» опыт общения с людьми.
2. Какую позицию занимать родителям, которые хотят снизить травматичность своего общения с ребенком?
3. Как людям относиться к внешнему окружению своего ребенка, когда в мире существуют такие страсти?
4. Какую позицию наиболее правильно занимать взрослому, который общается с чужим ребенком на правах воспитателя, педагога, терапевта, психотерапевта?

Это, вероятно, не весь круг вопросов, но можно начать хотя бы с них.

 Власть над ребенком - родители

По воде плыл желудь. Белый. Он его поймал и взял в рот, чтобы раскусить.
Тут же проснулся и почувствовал у себя во рту Ванин пальчик (тот во сне сунул ему в рот свою ручку).
- Мог бы и укусить, - со вздохом облегчения оттого, что вовремя проснулся, подумал он.

Это сон отца того самого Вани, о котором рассказано в прошлом очерке. Приснился он, когда мальчику было годика полтора, а маме пришлось выйти на работу. Малыш только привыкал к садику и сильно скучал по маме, поэтому на ночь забирался к ним в постель, так и спал до утра.
Желудь – семя, отцовское семя, дуба, мужского дерева. Белый – еще чистый, невинный. Раскусить – повредить его, нанести ущерб, даже уничтожить, возможно, это проявление ревности по отношению к общей женщине, матери ребенка. Этот сон очень вяжется с позднейшей репликой ребенка по поводу укуса его пиписьки. С точки зрения традиционного психоанализа здесь можно было бы говорить о кастрационном комплексе, угрозе кастрации, лишения мужской силы. Причем, на таком раннем уровне (если не на большинстве уровней) взаимодействия детского и родительского начал сила вообще и сексуальная сила абсолютно тождественны. А потенциал неосознанных взрослыми побуждений по отношению к ребенку проецируется, как это и происходит обычно, во сне и в нефильтрованной детской речи. 
Посмотрим на эту ситуацию с точек зрения архетипической психологии и сравнительной мифологии. В эпосах очень распространенным мотивом является борьба сына с отцом, не узнавших друг друга. Это Хильденбрандт и Хадубрандт, Рустам и Сохраб, Илья Муромец и Соколик, Кухулин и Конлах. Бой обычно заканчивается победой отца.
Казалось бы, этот сюжет входит в противоречие с более древним мифологическим мотивом, победой юных богов-детей над своими старыми отцами (Кроноса над Ураном и Зевса над Кроносом), убийство царем Эдипа своего отца и т.д. Однако и те и другие в равной степени представлены как в культурных проекциях, так и в реальной жизни нынешних людей. Только победа детей над отцами это сюжет плодородия, который невозможен без представления о серпе, пожинающем зрелые колосья. Уран был оскоплен Кроносом именно серпом. Результатом было явление  из пены волн прекрасной богини. В этом сюжете есть преемственность поколений и, в целом, торжество жизни, которая продолжается в детях, потомках.
Что же сообщает нам сюжет победы отца над сыном? В кельтском мифе о герое Кухулине мы узнаем следующее. Кухулин столкнулся в битве с собственным сыном Конлахом, рожденном великаншей Айфе и ставший орудием мести своей матери неверному возлюбленному. На Конлаха был наложен гейс: никому не называть своего имени и никогда не отказываться от сражения. Кухулин распалился от боя, и гнев вызвал яркое сияние над его головой, по которому Конлах узнал своего отца. Он отвел удар своего копья в сторону, а Кухулин поразил сына насмерть. Только перед лицом смерти юноша признался отцу, кто он.
Смысл подобных сюжетных линий, вероятно, в том, что они относятся к другому большому сюжету, не плодородия и Мира (Эрос), а Войны и смерти (Танатос). Герой-Освободитель, дополнительный к злому Насильнику, как и тот, олицетворяет Танатос в чистом виде, он несет смерть своим врагам и самому себе, исполняя свой долг перед своим народом. Т.е. смерть индивида парадоксальным образом несет жизнь множеству других людей. Герои разных эпосов либо просто бездетны, либо убивают свое дитя (свое героическое семя), либо практически бездетны. Нам известно, что Геракл множество раз зачинал детей, но нам неизвестны Гераклиды.
Герой-освободитель – одна из основных фигур большого сюжета Войны и Смерти наряду с Насильником и Жертвой и, видимо, задача Героя (как архетипической фигуры) в том, чтобы совершить подвиг, а продолжение рода не входит в его основную функцию. Поэтому, в семьях, где основным сюжетом является насилие и Война, героизм и подвиг, передаваемый из рода в род, очень высок риск лишения ребенка силы и силы сексуальной, потребление ее для укрепления позиции взрослого, если только ребенок не оказывается сильнее своего родителя.
Это только один из аспектов происхождения инцеста и абьюза, но если принять, что они являются насилием над свободой развития ребенка, то в этом есть смысл.
Только ли отец и только ли у сына отнимает силу? Варианты насилия, как мы знаем, разнообразны. Власть отца над дочерью отражена в скандинавском эпосе, легенде о валькирии Брюнхильд, которую за непокорность ее владыка Один уколол сонным шипом. Более фаллический символ трудно себе представить. А история это про инцест.

Отец
(из дневника Squaira, тэг «семья»)

Когда началась моя борьба с отцом, сказать сейчас трудно. Впрочем, точно помню, что все детство, до конца школы, была уверена, что нет никого на свете умнее и сильнее его. Верила ему, как страна верила товарищу Сталину, и повиновалась так же беспрекословно. И отец всегда поступал так, как он считал правильным, не имея привычки с кем-то советоваться. Этого не удостаивалась ни мать, ни, тем более, мы, дети.  Теперь, через много лет, я понимаю, что ему пришлось выживать в таких ситуациях, когда многих других просто не стало – пять лет войны, из которых почти четыре прошли на фронтах Великой Отечественной, а больше года – в немецком концлагере Лансдорфе. Я все время забываю это название, вот и сейчас с трудом вспомнила, и фильмов о войне стараюсь не смотреть второй раз. Никаких, даже самых лучших. Может быть, это из-за отца? Мать была в войну еще маленькой, ей было четыре года, когда она началась, и жили они тогда с матерью и младшей сестренкой в тылу. Голодно и тяжело, но все же в тылу. А отец был на переднем крае. И он был убийцей, потому что солдатом. И сам много раз был на грани жизни и смерти. В мае сорок пятого бабушка получила на него похоронку. Очевидец-однополчанин отца написал ей, что тот оказался в эпицентре взрыва, и на том месте осталась только гора расчлененных трупов. Так и было. Чудом выживший, тяжело раненый и контуженный отец выполз из этой горы, потом до конца войны лечился в госпитале, где и встретил день победы. Оттуда написал бабушке радостное письмо. Этот желтый треугольник с четким почерком отца и рисунками салюта и Кремля на полях она показывала мне когда-то.
Да, отец привык принимать решения быстро и самостоятельно, и от этой привычки никогда не отказывался. Он продолжал оставаться воином-победителем на всех своих жизненных фронтах, и семья не была исключением. Но была все же парочка случаев, когда я победила отца. У меня просто не было другого выхода, потому что речь шла о том, что было в те моменты важнее всего на свете, хотя сейчас это можно счесть простой блажью. Отец рассказывал нам с сестрой на ночь сказки – про всяких лесных животных, и мы ждали этих сказок, как самого драгоценного момента дня. Однажды он не пришел, а мать сказала, что он очень занят, готовится к завтрашнему рабочему дню.  Это привело меня в полное отчаяние. Я ничего так страстно не хотела, как новую сказку. Было мне тогда, наверное, лет пять или шесть. И я закатила рев, и не успокоилась до тех пор, пока отец, бросив все, не пришел к нам в детскую и стал рассказывать сказку. Я и теперь помню, что эта сказка была про лося, огромного лося с ветвистыми рогами. Ничего не помню о содержании, но осталась картинка, как лось идет по лесу, тяжело ступая мощными ногами и хрустя валежником, величественно неся свою увенчанную голову и никого не боясь.
В другой раз меня за что-то наказали и отобрали книжку, которую я читала. Худшего наказания нельзя было придумать. Я не могла оторваться от нее. Это была книга «Зодчие» Волкова – о строительстве храма Василия Блаженного, об Иоанне Грозном и первой любви. Я горько плакала, у меня отобрали мой мир, в котором только я и могла жить в тот день. Плакала я до тех пор, пока родители, отчаявшись, не вернули мне книгу, и я снова погрузилась в нее.
В другой раз все получилось гораздо хуже. Кто-то из них догадался, что я, притворившись, что легла спать, на самом деле включала под одеялом фонарик и читала сказки. Однажды я не нашла сказок на привычном месте, а отец сказал, что сжег их все. Во всяком случае, я больше никогда не видела этих сказок. Теперь я понимаю, что родители тревожились по поводу моего слишком сильного увлечения чтением.  Их девочка росла не от мира сего. Но тогда это была ни с чем не сравнимая беда.
А в десятом классе я стала плохо учиться – влюбилась в своего одноклассника, и отец просто сходил к директору, забрал мои документы и отнес их в другую школу. Чтобы я опомнилась и смогла хорошо закончить школу. Я порыдала, но у меня не было и тени сомнений в том, что отец имел право поступить так. Мы всегда поступали друг с другом ТАК. И разве только друг с другом? Курсе на втором Нинка, девушка, с которой я делила комнату в студенческом общежитии, как-то с изумлением сказала, увидев, как я выбиваю коврик на улице: «Ты его как будто убить хочешь!». А ведь моя матушка так всю жизнь их выбивала, как будто избавиться от пыли было гораздо важнее, чем сохранить вещь. Интересно, ведь я и огородом сейчас примерно так же занимаюсь, трудно сказать, что мне важнее – избавиться от сорняков или вырастить урожай. По-моему, мы все друг друга очень хорошо нашли в нашей семье. Чистая генетическая линия.

Власть матери

У властных женщин частой историей является кастрационный комплекс у ее мужа и сына. Она этого не делает физически, разумеется, в наше цивилизованное время, но психологический инцест с сыном, несомненно, имеет место, и лишение его сексуальной (в широком плане творческой) силы. При психодиагностике в такой семье типичным феноменом является следующий. В методике «неоконченная сказка» есть сказка про слоненка: одному мальчику однажды подарили слоненка (какого вы себе представляете), и он на некоторое время отлучался куда-то. Когда вернулся, то увидел, что слоненок изменился. Как? В таких семьях у мужчин и мальчиков сказка кончается тем, что у слоненка отваливается либо хвост, либо хобот, либо уши, либо все вместе. Кастрация.

Vagina dentata* была и остается признаком женщины-Героя, валькирии, амазонки. Главной ее функцией (архетипически) является героическая, а не производительная. И, если она во власти именно этого архетипа, и власть эта не контролируется знанием о нем, то реальная женщина при этом вполне автоматически (сценарно) причиняет ущерб собственному любимому чаду и испытывает муки совести, чувствуя себя плохой матерью. На уровне сознания никто из таких матерей не хочет вредить ребенку, и одно только предположение об этом может вызвать бурю гнева в ней. В этом свете становится понятнее проклятие Бога женщине, чтобы в муках рожала. Рождение на свет ребенка становится по-настоящему героическим путем и для нее и для него. Именно на этом пути им обоим угрожает большая опасность насилия и повреждения. Плод тесно связан с матерью, он постоянно получает от  нее обратную связь в виде уровня гормонов и других БАВ**, которые сообщают об уровне напряжения, тревожности, агрессии ее, в этом же тонусе находится и плод. 
В психогенетических детско-родительских играх есть упражнение, которое для детей просто «узкая пещера», через которую нужно проползти, а сущность его в имитации процесса рождения, прохождения через тесный родовые пути матери. Родовой канал в наших занятиях имитировался телами взрослых, которые т.о. чувствовали весь процесс прохождения ребенком родового канала. Все дети вели себя по-разному, некоторые из них совершали резкие движения, энергично проталкиваясь к выходу и нарушая целостность канала. Я потом спрашивала матерей, как прошли роды этим ребенком. Нередко роды были стремительны и с разрывами. При этом и дитя получало натальную (в родах) травму ЦНС***, т.о. травматизм оказывался взаимным, но зависящий от фонового состояния матери.

* Зубастое влагалище (лат.).
** Биологически активные вещества.
*** Центральная нервная система.

Вот как еще культурально отражен феномен сексуального насилия, в т.ч. женского. В народном фольклоре и демонологии издревле существуют представления о суккубах (женских демонах) и инкубах (мужских демонах). Они ночью посещают своих жертв противоположного пола, совокупляются с ними и высасывают половую силу. Очень сходные впечатления бывают у ряда пациентов, которые описывают свои очень тесные и полные любви отношения с мамой и, в то же время, плохое самочувствие после сексуальных контактов с женщинами – головная боль, общая слабость, при сохраненном влечении и потенции. Мама – суккуб, все женщины – суккубы для такого мужчины, выросшего в условиях психологического инцеста.

У статуи Венеры

Нет, ее красота – не творенье всевышнее.
Так с какой же она снизошла высоты?
Взяли камень, убрали из камня все лишнее –
И остались прекрасные эти черты.
(Н. Доризо «У статуи Венеры»)

Возникает вопрос: всякое ли проявление родительской воли наносит однозначный ущерб ребенку? Ведь в основном родители движимы самыми хорошими намерениями, желают лучшего будущего своему ребенку. И все же в нашу эпоху официального господства детоцентрической модели воспитания этот вопрос вполне уместен. Лучше обратиться к конкретным примерам из жизни. Одна молодая мать, начитавшаяся Спока, воспитывала своих девочек-погодок в лучших традициях семейной демократии, без принуждения. Но, когда они пошли в первый класс и она устала изображать перед ними одновременно то семь, то пятнадцать зайчиков в зависимости от степени сложности задачи, то решила для себя раз и навсегда: «Хватит зайчиков, есть такое слово «надо»! И дети поняли это и приняли не слишком болезненно для себя, потому что в каждом ребенке заложен сценарий взросления с этим ключевым словом «надо». А дальше они могут выбирать для себя, что именно им надо. Этот сценарий выбора тоже существует, но условия его реализации сложнее, они подразумевают не только сильную, но и разумную родительскую волю.
Один учитель физкультуры рассказывал о том, что в детстве его увлечение спортом было очень неустойчивым, и его отцу пришлось потратить немало сил для того, чтобы снова и снова побуждать его через «не хочу» продолжать занятия в футбольной секции. Все это он рассказывал к тому, что сейчас очень благодарен отцу за то, что у него есть возможность заниматься любимым делом. Еще одна женщина рассказывала о том, как в детстве больше всего любила лежать на диване с книжкой или перед телевизором, а родители таскали ее каждые выходные в пешие походы по окрестностям города. Она ненавидела эти прогулки, но, видимо, что-то в них все же было для нее заманчивым, потому что первое, что она сделала, став студенткой вуза в другом городе и освободившись от родительской опеки, это - записалась в секцию пешего туризма и все свои студенческие годы с удовольствием провела в походах; лучшими ее друзьями стали именно товарищи по походам. На этот раз она сделала свой собственный выбор, и он оказался удачным. Таких примеров есть бесчисленное множество, почти столько же, сколько о том, как некто с отвращением заканчивает музыкальную школу под давлением родителей и больше НИКОГДА не прикасается к инструменту. В чем тут разница?
Во всех этих случаях родители выступают в роли Творца, ваяя настоящее и будущее своего ребенка. Гениальный (и даже просто хороший) творец всегда учитывает свойства материала, как Данила-камнерез из уральских сказов Бажова вел свой узор по направлению жилочек камня, и камень сам подсказывал ему, что заключено в его плену. Здесь Творец не стесняется быть Учеником, Путником в незнакомом ему еще мире, он ведом этим персонажем во всех своих деяниях. Кем же ведом тот Творец, который не учитывает свойства породы, материала, а гнет свою вымечтанную линию? Боюсь, Насильником, захватчиком, конквистадором, заключающим уникальную индивидуальность в тесные резервации своих представлений. Какой же Творец может быть ведом Путником? Тот, кто не боится новых открытий, прикрыт опытом любви и принятия в этом мире. Теневым (но, вероятно, все определяющим) архетипом здесь выступает Материнская Любовь. Вспомним еще раз Парцифаля, которого  мать выпустила в мир с любовью и в шутовских лохмотьях человека Пути. И он сам нашел продолжение своего пути. А Насильник руководствуется страхом остаться на бобах, если он не предпримет самых решительных действий, и постепенно азарт погони за призраком начинает увлекать его, становясь необходимой ему игрой. Нередко и эта игра приносит интересные плоды, но это уже слишком сложная для разбора композиция. Тому пример – захват и освоение человечеством новых территорий, Индии и обеих Америк, к примеру. Впереди шли явные захватчики, Насильники, в арьергарде – ученые, картографы, купцы…
Все сказанное не более, чем гипотеза, но, принимая решение, чем занять и развить ребенка, стоит постоять перед зеркалом Юнга и подумать, кто сейчас самый главный в тебе. Хорошо бы - самый «лавный». 

Власть над ребенком - воспитатели, педагоги, врачи

Эта тема будто бы выходит за пределы семейной ситуации развития ребенка, но корни ее, как и всегда, таятся в почве семейной жизни ребенка. Вот история лечения зубов у одной шестилетней девочки.
У Лельки заболел зубик, и мать отвела ее к стоматологу по чьей-то рекомендации – «недорогому» и территориально доступному. Зубик нужно было удалять, а он при попытке удаления обломился. Пришлось резать десну, чтобы ухватить зуб за корень. Девочка испугалась, раскричалась, и ее удерживали силой на глазах у матери.
После этого прошел год, и снова нужно было показаться стоматологу с другим зубом, но Лелька закатила истерику и наотрез отказалась идти. Мать прикинула, что эдак у ребенка все зубы могут выгнить. Она к тому времени нашла себе другого стоматолога, веселую тетеньку, которая так умела зубы заговаривать, что и не заметишь, как она уже все проковыряла и просверлила. Но Лелька в принципе никуда не собиралась идти, ни к каким стоматологам вообще. Мама призадумалась и отвела ее к психологу. «Игривый» психолог прописала им игровую психотерапию, показала, как это делается, и отправила с домашним заданием восвояси.
Мама всерьез отнеслась к лечению ребенка, десенсибилизации (как пояснила ей «игривая») страха, прививке от него в форме игры. Играли они в «доктора» довольно долго, и Лелька, осмелев, сама уже лечила зверюшкам зубы и делала им больные уколы, уговаривая не бояться. Потом она согласилась пойти с матерью посмотреть на стоматолога, с условием, что лечиться она не будет. Они пришли и посмотрели на врача, веселую тетеньку, походили в приемной, слушая тихое жужжание бормашины, увидели чуть не плачущего взрослого дяденьку с трясущимися губами, которого привела немолодая женщина (мама, наверное). И потом ушли.
В следующий визит Лелька дошла до кресла и потрогала его. И они снова ушли. На третий раз Ольга Валерьевна взяла инициативу  в свои ловкие и гибкие руки. Она сама подвела Лельку к креслу и разрешила ей потрогать блестящие «железки». Она уговорила Лельку сесть в кресло и обещала, что будет быстро и не больно. Лелька и «мявкнуть» не успела, как энергичная докторша, сыпля прибаутками, уже готовила пломбу. В следующий раз девочка лечилась уже вполне чинно и достойно.
Несколько лет после этого они ходили только к Ольге Валерьевне, и Лелька думать забыло о том ужасе, который ей пришлось пережить в свои шесть лет.
Если вы думаете, что это был единственный трагический случай в Лелькиной жизни, то, однако, ошибетесь. В первом классе учительница имела обыкновение щелкать своих учеников по затылку за разные грешки. Никто так точно и не узнал, насколько сильными были эти удары судьбы, но Лелька однажды в слезах «заложила» свою «училку» маме. Мать вскипела и отправилась разбираться. Учительница, будто чувствуя грозу на горизонте, сумела смягчить мать, даже расположить ее к себе. Мать решила повременить и не прибегать к решительным мерам. Они расстались мирно (заключив негласный договор сотрудничества), и Лелька больше не жаловалась на побои.

Мы снова видим сюжет насилия по отношению к ребенку, вольно или невольно – другой вопрос. В этом случае ребенок понес практически некомпенсированную психическую травму, которая закрепилась, как стойкая патологическая реакция страха на всех стоматологов и врачей. Позднее к ним могли присоединиться и учителя. Кто его знает, что могло бы быть еще дальше, ведь нередко психологи сталкиваются с тем, что человек (выросший бывший ребенок) ощущает тотальную враждебность к себе всего мира и не способен завязывать отношения доверия почти ни с кем.
При психодиагностике Лелькиной семьи выявились некоторые особенности, которые постепенно сделали более понятным все происходящее. Лелька была младшим ребенком в семье. Старший мальчик родился благополучно, и отношения у мамы с ним складывались гармонично и взаимно приязненно. А вот с Лелькой получилось хуже. Мама на восьмом месяце беременности подхватила какую-то инфекцию, и Лелька родилась преждевременно. К счастью, без признаков маминой болезни. Малышка две недели оставалась в роддоме, пока маму лечили в другой больнице. Потом они встретились и начали заново привыкать друг другу. У мамы долго еще оставалась сильная слабость и повышенная нервозность, поэтому Лелька получала большими порциями не только мамину любовь, но и ее раздражительность. Их отношения складывались, как постоянная гражданская война с нестойкими периодами перемирия, ибо Лелька вполне унаследовала материн вспыльчивый и упрямый характер. К счастью, лет с трех девочку был вполне готов «пасти» старший брат.
На рисунке «семья» Лелька изображала себя рядом с братом, а у мамы руки были очень коротенькие (бьющие, потому обрезанные), в тесте внутрисемейных эмоциональных отношений Лелька основную часть своих нежных чувств снова отдала брату, потом только в семейном рейтинге стояли мама и папа.
Т.о. реальным эмоциональным родителем для Лельки оказался старший брат, а кем же тогда была ее мама? А мама заняла место конкурирующего сиблинга, кого-то вроде ревнивой старшей сестры. Никто из них, ни мама, ни Лелька, об этом не подозревали, и враждебность их отношений целиком относилась к дочкиному тяжелому характеру и маминой слабой воспитательной позиции. В этой конфликтной ситуации с частыми актами маминой агрессии по отношению к дочке, тяжелыми приступами ненависти к ней, которых мать очень стыдилась, прошло все Лелькино детство, пока мама «случайно» не стала свидетелем внешнего насилия над ребенком. И не смогла хорошо прикрыть психическую травму ребенка, компенсировать ее хотя бы после факта нанесения. Ведь что происходит, когда ребенок получает физическую травму? Налицо синяк или льющаяся кровь, плач ребенка – родитель готов оказать немедленную помощь, пожалеть и утешить ребенка. Совсем другое дело – травма душевная. Ничего снаружи не видно (наружными глазами), внутреннее зрение родителя тоже может быть заблокировано с детства, и плач ребенка инкриминируется как капризы и попытка разозлить родителей. В результате душевный перелом остается неизлеченным, нередко открытым, рана зияющей, ребенок – продолжающим истекать кровью души. Так было и в Лелькином случае.
А что же мама? Монстр, графиня Дракула, леди Макбет? Да нет же. Вполне обыкновенная, рядовая, можно сказать, мамаша, которая запуталась в собственных эмоциональных проблемах и жизненных амбициях, ведомая сильным радикалом своей подавленной на уровне сознания агрессивности. Такие мамы нередко рисуют несуществующее животное «белым и пушистым», с наивными глазами в длинных ресницах, облитым мягкими, смазанными контурами. То ли оно в скафандре, то ли в ином камуфляже, то ли просто еще не родилось из некого яйца, на которое бывает очень похож рисунок. Внутри мамина неузнанная и отвергнутая ею на сознательном уровне агрессия и враждебность. А дочке по ночам снится клыкастая баба яга и другие чудовища, которые гонятся за ней и вот-вот догонят. Мама снов детства вообще не помнила, зато по рассказам ее собственной мамы, имела привычку по ночам орать так, что никто не мог ее успокоить.
Совместная работа помогла маминой избушке повернуться к лесу задом, к ребенку передом, и начать оказывать ей ту помощь, которую никто не смог бы оказать так, как родная мать. Эффект оказался не слишком быстрым, но надежным, и в целом отношения мамы и дочки стали больше похожи на нормальные. Через несколько лет дочка, уже подростком, написала стихотворение посвященное своей маме:

Опоздала ты в садик,
Не нашла там меня.
Я в доме напротив –
Смотрю на тебя…
В парке: ты в шляпе,
Коляску везешь.
Была ли я в ней –
Уже не поймешь.
Ты словно Мэри Поппинс,
Летаешь над землей.
Меня и след простыл,
А должна я быть с тобой.
Без зонта, 
На каблучках
Не догонишь ты меня.
Лишь сказочный полет
Отнесет,  куда исчезла я!
В кресло к дантисту не сяду ни за что.
Вот час,  вот другой.
Боюсь? Ах, вот оно что!
Сяду в кресло,
Кричать я не буду…
И что со мной ты там два дня сидела,
Никогда, ни за что не забуду!
(«Приглашение вспомнить детство»)

Видимо, мама была со временем прощена своей дочкой. А была ли случайной агрессия учительницы по отношению к Лельке? Напрашивается ответ, что нет. Лелькина позиция жертвы, загнанной в угол и кусающей оттуда любую руку, бьющую или дающую – без разницы, не могла не привлечь властную учительницу, готовую прощупать границы Лелькиной добродетели. Такие цепочки просматриваются в любой семье, в которой насилие является сильным сценарием, не уравновешенным прощением и любовью.
Все же у мамы оказался нереализованный потенциал любви и готовности помочь ребенку, что проявилось в способности найти самой оптимального врача и не обострять конфликт с учительницей, развившемся умении эмоционально прикрывать психические травмы ребенка, чувствовать и исцелять их. В одном флаконе маминой личности оказались заложены потенциалы и Насильника и Защитника и Спасителя.
Это случай – из наиболее благоприятных. Я не видела смысла описывать трагические варианты с «плохим» концом для ребенка. Их есть бесчисленно – это изнасилование ребенка, попадание его в дурную компанию, наркотики, суицид…
Это жизнь на поражение, когда взрослый мир сам, не осознавая того, загоняет в угол безвыходности своих детей, которых и так не слишком много. Речь идет, конечно, о нашем западном мире. На востоке все иначе, и, возможно, нам нужно изучать систему внутрисемейных отношений, существующих на востоке, где детей рождают охотно и растят как-то намного легче, их этносы растут, как на дрожжах. Древняя и всегда заманчивая для европейца страна Индокитай… Оттуда раньше вывозили драгоценности, пряности и шелка, а сейчас стоило бы импортировать их отношение друг к другу и к жизни.

Веселые персонажи

В этой истории невольно привлекают внимание два схожих персонажа – веселая докторша и игривый психолог. Т.е. первая из них несет необходимую для лечения функцию Насильника, но умеет смягчить насилие шуткой, а вторая является посредником почти в чистом виде, посредником в отношениях матери и ребенка. Психолог вмешивается ненадолго, инициировав мамин собственный потенциал Спасителя. Обе они несут явственные признаки шутовства, балаганности, легкости парения над суетой сует жизни. Простак, Шут и Плут садятся играть в преферанс семейной колодой карт и щелкают проигравшего счастливой картой – Джокером. По наглой рыжей морде. Мать с ребенком, потешаясь над этой игрой и наглотавшись вдоволь смешинок, исполняются их воздушных качеств, возносясь высоко над пугающими призраками старых раздоров, ненависти, вражды. И тем исцеляются.
«Сказка!» - скептически скажет кто-то.
Да, есть и такая сказка.

Ведь так не бывает на свете…
(из дневника Squaira, тэг «семья»)

Вычитала сегодня в одном дневнике (selestina2006) воспоминания одной мамы о своем опыте поворота в отношениях с сыном. Они все время ругались, в какой-то день она осознала, как мерзко с ним поступала, просила у него прощения, и плакали они вдвоем и прощенье друг у друга просили, и вдруг она ни с того ни с сего запела:

"Пусть мама припрётся, пусть мама придёт,
Пусть мама меня непременно побьёт,
Ведь так не бывает на свете,
Чтоб были не битыми дети!"

Они валялись на полу, плакали и ржали одновременно, пели эту песню...

 

обратно к содержанию