гостевая книга

email:

theatr-skazok@yandex.ru

 

Одним мирром мазаны

Мы с тобой одной крови – ты и я!

Это заветное слово обитателей джунглей, по которому они узнают своих. Свои неприкосновенны, и лягушонок Маугли выживает в джунглях. Этот очерк о важнейшем процессе идентификации внутри Рода и мифологеме клеймения.
В каждой семье, если она действительно представляет собой внутреннее единство, есть свой брэнд или негласный и невидимый герб. Часто семейная психотерапия сводится по сути дела к геральдике, гербоведению, изучению этого брэнда, его происхождения, замысла и сути.  Наша задача – попытаться увидеть типичные базовые образцы, к которым сводится принцип идентификации (или отождествления).
Идентификация позволяет строить свой внутренний мир по готовому, уже существующему образцу - вигвам, иглу, бревенчатый пятистенок. И это очень удобно, потому что не надо тратить всю свою жизнь на те открытия, которые уже произошли, а можно принять эстафету и открывать новые форматы жизни. Например, на основе колеса строить не только телегу или двуколку, но и велосипед, а, в перспективе, паровую машину. Только новые открытия, прогресс, приходят в жизнь очень трудно, проходя период борьбы со старой верной телегой. Это одна сторона вопроса, а другая состоит в том, что иногда первоначальная сущность единства утрачивается, искажается до неузнаваемости, и тогда семья вместо того, что спаяться в общем процессе приема пищи и вина, спаивается в слишком хмельном застолье. Отчаянная храбрость предков, благодаря которой выживали женщины и дети рода, ненужная в цивилизованном обществе, вырождается в разные формы агрессивного и саморазрушительного поведения. Сила, которая раньше шла на защиту Рода от внешний опасности, теперь разрушает Род изнутри, рассыпая его на атомы. Так, вероятно, появляются брэнды, буквально метящие «своих» с поразительной точностью, как будто невидимый пастырь держит в руке тавро и клеймит агнцев своего стада в одном и том же месте.
Возможно, сюжет слияния родов и единства семьи настолько важен, что цель этой метки может заключаться в том, что она заставляет людей задуматься о неслучайности своей встречи. Особенно сильно такая метка работает на фоне стремления членов семьи к разъединению, в частности, в ситуации развода.
Вот одна из таких историй. Когда сестры были еще маленькие, старшая катала младшую верхом и, не удержавшись, упала. Младшая врезалась в дверной косяк и разбила левую бровь. У нее остался после этого небольшой шрам, который не испортил ни ее внешность, ни ее жизнь. Старшая сестра, когда ей было семнадцать, однажды, потеряв сознание в ванной, ударилась о край раковины левой бровью. Под ней остался едва заметный шрам. Через много лет ее старшая дочь вышла замуж за парня со шрамом на левой брови, еще с детства. Через три года отношения ее с мужем накаляются, приближаясь к разводу, однажды она теряет сознание, падает и разбивает… левую бровь. Очень скоро, через несколько месяцев, она везет в машине своего полуторагодовалого сынишку, везет, как положено, на заднем сиденье, пристегнутым в автолюльке. Она не замечает, что малыш, повозившись с замком, сумел его расстегнуть. От резкого торможения ребенок вылетел между передними сиденьями прямо в панель управления, разбив личико. И снова левую бровь. Последствия оказались незначительными, только небольшой шрамик. Теперь одинаково помечены пятеро из большой семьи: сестра бабушки, бабушка, ее дочь, зять и внук. Отношения бабушки с е сестрой всегда были напряженными, трудными, такие же отношения в семье ее дочери.
В другой семье любимая травма – падение на спину  и компрессионный перелом какого-нибудь позвонка. Или хотя бы трещина. Достоверно, что это случилось с матерью и двумя ее сыновьями. Обошлось все благополучно, малой жертвой, малой кровью.
Еще в одной семье была мама, по специальности врач-нефролог, а у папы и дочки были камни в почках. Но ведь когда мама выбирала папу, у того еще никаких камней не было, а о дочке еще и речи не шло. А потом мама стала психологом. Камни, правда, остались.
Сценарий клеймения доходит до того, что в одной семье все страдают в общем не заразным фурукулезом. И не помогает никому из них никакое самое современное лечение, т.о. время от времени отец, мать и обе дочери сдаются на милость хирургов. Интересен момент очередности присоединения членов семьи к знаку отличия. Первым заболел отец, сразу после армии. Потом много лет и не вспоминал о фурункулах. Пока от него не ушла жена, которая решила поискать свое настоящее счастье. Первой к нему присоединилась старшая дочь, затем младшая - обе остались с отцом. Волею судеб мать вернулась в семью, и она тоже заболела фурункулезом. Это странным образом натолкнуло ее на мысль, что все-таки ее настоящая семья именно эта, в которой она живет сейчас, и сначала это открытие потрясло и возмутило до глубины души своей какой-то безысходностью, и только постепенно сделало ее гораздо более счастливой, чем когда-либо раньше. Впрочем, гнойные болячки время от времени еще долго появлялись у всех, словно продолжая цементировать хрупкое семейное счастье. Надо также сказать, что в молодые годы супругов был еще эпизод с болезнью жены. У нее была аллергия в тяжелой форме. Вскоре ее супруг подхватил банальный лишай, который обычно проходит у взрослых очень быстро. Но не в этот раз. Может быть оттого, что жена все ночи стонала и почесывалась, у него возникла, как говорят дерматологи, экзематизация, т.е. аллергическое осложнение лишая и распространение по всему телу. Примерно как у нее. Они потом долго лечились вместе у одного дерматолога. Почему-то кажется, что если бы тогда у жены возникла перестройка самосознания, то фурункулез всей семьи мог бы и не понадобиться.
Похоже, что в наше время, когда люди все больше стремятся к автономии и независимости, метка рода словно пытается их вернуть к золотой середине между свободой и связью с корнями.
В Ветхом Завете есть место, в котором говорится о роли клеймения. Иаков, сын Исаака, женился на Рахили, дочери Лавана, и работал пастырем его стад. В конце срока служения он должен был получить награду, и выбрал весь скот, что пестрый и с крапинами. Тогда Лаван весь такой скот отобрал и спрятал у сыновей своих. Иаков узнал это и сделал так: очистил прутья так, что получились на них полосы…
      «38 и положил прутья с нарезкою перед скотом в водопойных корытах, куда скот приходил пить, и где, приходя пить, зачинал пред прутьями.
      39 И зачинал скот пред прутьями, и рождался скот пестрый, и с крапинами, и с пятнами.
      40 И отделял Иаков ягнят и ставил скот лицем к пестрому и всему черному скоту Лаванову; и держал свои стада особо и не ставил их вместе со скотом Лавана.
      41 Каждый раз, когда зачинал скот крепкий, Иаков клал прутья в корытах пред глазами скота, чтобы он зачинал пред прутьями.
      42 А когда зачинал скот слабый, тогда он не клал. И доставался слабый скот Лавану, а крепкий Иакову».

Метка рода, т.о. образом, может быть и вполне позитивной. Например, музыкальная или иная одаренность, культурные традиции и склонности. Да мало ли…

Супружеская идентификация

Это, м.б., самый удивительный частный случай идентификации. Удивительный потому, что в случае супружеской пары мы имеем два разных рода с разной генетикой, историей, семейной культурой… И тем не менее есть множество фактов, которые наталкивают нас на мысль о взаимной идентификации супругов. 
Всем известно, что супруги, долго живущие вместе, со временем становятся похожи друг на друга, и не только привычками, взглядами, но и внешне. Отсюда – неумирающая пословица «муж и жена – одна сатана». В формуле брачного христианского обряда говорится о том, что нужно стать плотью единой. Супруги носят одну фамилию, спят в одной постели, едят за одним столом одну и ту же пищу, растят общих детей… Нередко супруги умирают почти буквально  в один день и один час и нередко от одной и той же болезни. Это словно бы отражает факт полного слияния двух родов в один, общий для их детей, который они будут сливать с еще другими родами.
Отражение этого феномена мы найдем снова в древних легендах и писаниях. Сначала Бог создал Адама и подругу ему – Лилит. Она была создана равной ему и свободной. И ничего у них не получилось, Лилит не зачинала и не рожала. Тогда Бог создал женщину из плоти Адамовой, ребра его. То была Ева. Ева зачинала и рожала, и дала начало роду человеческому. Наверное, оба эти архетипа, свободной и равной Лилит, и изначально связанной с Адамом Евы, в той или иной степени присутствуют в любой женщине, как и в любом мужчине есть Адам-до-Евы и Адам-с-Евой. Невольная идентификация супругов друг с другом словно намекает на то, что они были когда-то единой сутью и единой сутью становятся. В каком-то м.б. очень широком и не вполне ясном плане бытия. А Адам-до-Евы представляется исходной андрогинной сущностью, вроде первичного холма Атума древних египтян.
Несколько слов должно быть сказано о более древних архетипах свободных сущностей. Если Адам и Ева являются проявлениями праобраза Рода (или Дома), то Адам-до-Евы и Лилит относятся к другим базовым архетипам – Дороги (или Пути). Они вечные и неприкаянные путники в мире. Дихотомия Дома и Дороги давно отмечена этнографами. В их работах имеется достаточно много упоминаний об этих двух древнейших базовых архетипах (Т.Б. Щепанская. Культура дороги в русской мифоритуальной традиции XIX – XX вв.). Дом традиционно располагался  у обочины Дороги и никогда не должен был стоять на самой Дороге, даже старой и заброшенной. Сливаясь, Дом и Дорога сулили несчастья и смерть. Эти два архетипа сосуществуют в каждом из нас вполне самостоятельно. Дома мы члены своего Рода, продолжающие его, на Дороге – мы Путники, познающие мир. И Лилит, если и была ошибкой творения, то ошибкой божественной…

Идентификация как принцип развития

Известно, что есть несколько основных способов научения:

• Импринтинг (впечатывание);
• Условный рефлекс (постепенное закрепление навыка);
• Оперантное обусловливание (предуведомление: так будет, если…).

Импринтинг описан в работах Конрада Лоренца, зоопсихолога. Его опыты широко известны в среде читающей публики, но вкратце упомяну о них. Только что рожденные утята движутся за любым предметом, который попадает в поле их зрения; если это утка, то будут ходить всюду за ней, а если экспериментатор в белом халате, то за ним. Они идентифицируют себя с первым объектом их внимания, и это самый сильный опыт их жизни, печать на всю жизнь. В человеческой жизни таким импринтом может стать бондинг – первый визуальный и телесный контакт между только что рожденным ребенком и его мамой. Недаром, естественная реакция многих матерей сразу после появления дитя на свет: «Покажите мне моего ребенка». Ей кажется, что она должна лично убедиться в том, что с ним все в порядке, но, возможно, подспудно она догадывается об импринтинге и бондинге.
Импринтинг действует наиболее сильно в первые месяцы и годы жизни младенца, когда иные способы научения еще недостаточно актуализированы, но и в более зрелые годы идентификация с увиденным и узнанным также остается м.б. самым мощным механизмом развития. В утрированном виде процесс развития представляет собой цепочку последовательных идентификаций и разотождествлений. Человеческий ребенок все-таки не совсем утенок, и в его мозговых полочках достаточно много места для разных печатей, и он может пользоваться ими в зависимости от потребности. Это, конечно, если он будет знать о том, какие именно печати лежат на его полочках. Классический пример такого процесса развития – всем известный Гадкий Утенок. Его появление на птичьем дворе было не совсем уж неудачным, все-таки ему повезло вылупиться в семье водоплавающих, и птиц, а не, к примеру, змей или крокодилов. Он оказался гадким как недостаточно схожий с ними. Это несходство и остракизм как результат его подвигнули Утенка к поиску новых идентификаций. Кот, курица и старушка оказались совершенно неподходящими персонажами, и он покидает их. И только увидев прекрасных белых птиц, он почувствовал, как сильно забилось сердце в его груди. Потом уже он увидел себя, такого же, в зеркале озера. Будет ли правдой, если сказать, что прекрасная белая птица отныне всегда будет себя чувствовать прекрасной? Вряд ли. Маленький Гадкий Утенок будет занимать и дальше определенное место на одной из внутренних полочек. Эта потенциальная возможность реставрации старого сюжета иногда порождает у продвигающихся клиентов психолога или пациентов психотерапевта феномен страха перед былой «гадкостью», когда они избегают «новеньких» группы, которые очень похожи своей проблемой на них вчерашних, словно боясь снова заразиться от них. Но если хорошо подумать, то внутренний Гадкий Утенок может научить относиться к «гадкости» и отверженности сочувственно и с пониманием переходности такого состояния, давая шанс самому себе не расщеплять собственное самосознание на «хорошую» и «плохую» часть. И все-таки такая характерная реакция говорит о потребности в разотождествлении, хотя бы на символическом уровне. Герой должен убить дракона, срубить ему голову, чтобы убедиться в том, что он может это. Это позволяет ему продолжить путь и поиск внутренней красавицы. А языки дракона будут висеть в его дворце в качестве трофея и знака победы. И напоминания о том, что драконы бывают.
Первые объекты идентификации для ребенка – его родители, так стоит ли удивляться комплексам Эдипа и Электры, если девочка видит себя на месте матери, а мальчик – отца? Если родители были достаточно заботливы в раннем периоде жизни детей, то у тех гораздо больше развито сознание своей защищенности и безопасности в мире. Внутренние родители продолжают защищать свое дитя, даже если внешние не выдержали испытаний жизни и вообще исчезли из жизни. Это замечают воспитатели и психологи социальных приютов и интернатов для детей-сирот и социальных сирот. Родитель внешний впечатывает своим присутствием в психику ребенка родителя внутреннего. Даже приемные дети, рано попавшие к своим новым родителям, получают их печать, м.б. не столь сильную, как от родителей биологических, но все-таки достаточно четкую, чтобы она могла работать как образец, ведущий сюжет. Тут нужно оговориться, что все бывает иначе, если речь идет о ядерных психопатиях, врожденных аномалиях формирования личности. В этих случаях ребенок может не знать своего отца совершенно, но развитие идет в жестких рамках мощной генетической программы. Об этих случаях говорят «сколько волка не корми, он все в лес смотрит». Эти случаи в компетенции психиатров, а психологам обычно почти нечем помочь членам семьи ребенка с формирующейся психопатией, кроме как выстроить по отношению к нему наиболее оптимальное отношение, создать наилучшую ситуацию развития.
Архетип Приемыша и сюжет интеграции его в Род имеет свое мифологическое и фольклорное представительство.  Известна история о Геракле и Гере. Их имена имеют очевидное сходство, но изначально Гера преследовала пасынка, стараясь погубить. В конце концов Зевс уговорил супругу принять его в качестве сына, и Гера совершила обряд пропускания героя под своей нательной рубахой, инсценировав роды. Подобные обряды диких и полудиких племен описаны Дж. Фрезером и другими этнографами, т.е. принятие в племя обставлялось как роды в него. Еще три-четыре десятка лет назад в нашем обществе было принято перед усыновлением ребенка следующее: женщина на некоторое время уезжала куда-то на период «беременности» или носила на животе подушки увеличивающегося размера, чтобы для всех окружающих создать впечатление истинной беременности перед появлением ребенка. И в любом случае вскоре после рождения ребенка обязательно присутствовал в каком-то виде обряд принятия его в члены Рода: наречение именем, крещение, в наше время – празднование дня рождения ребенка. Ребенок всегда воспринимался изначально гостем из Иного мира, из некой тьмы и глубины, и в народной фольклорной традиции его часто получали из разных субстанций, как живых, так и неживых; в самом продвинутом варианте ребенка приносил аист, а так его находили в капусте, делали из чурочки, полена, теста, снега… В определенном смысле любой ребенок – приемыш в своей семье, и от вложенного в его развитие труда и заботы зависит, насколько он сможет стать человеком.

Архетип Чужого. Сны о Звере
(из дневника Squaira, тэг «глюки»)

В последнее время смотрю ночной сериал о разных неприятных животных. Решила записать, пока не забыла.
Я была в каком-то большом здании-стекляшке, на довольно высоком этаже, как мне казалось, и стояла возле неплотно прикрытой балконной двери, стеклянной, как и все наружные стены этого здания. И вдруг увидела за дверью,  на балконе, большую тощую собаку с острыми ушами, похожую на овчарку-полукровку. Она пристально смотрела на меня, от этого становилось неуютно, и я закрыла дверь. Но дверь не закрывалась, она была неисправна, и осталась щель, в которую стала пролезать собака. Я испугалась и стала еще сильнее прижимать дверь, но собака проявила неожиданную силу и оттолкнула меня от двери, ворвавшись в помещение. Тут я увидела, что она стала гораздо больше, мощнее и теперь походит на волка. Я бросилась бежать от этого зверя, и оказалась вроде как на открытом пространстве, на дороге. Зверь догонял меня, я остановилась, обернулась к нему, понимая, что не убежать. В какое-то мгновение увидела слева от себя мужчину. Это был дворник с окладистой бородой, в фартуке и с метлой. Он опасливо глянул на меня и на зверя, и опять принялся за свое дело – подметать. Я поняла, что он забил на возможность моего спасения. Волк настигал, т.е. уже не было никакого сомнения, что это именно волк, а не собака. Я протянула навстречу руки, мелькнула мысль: единственное, что я могу попытаться сделать, это задушить его. Это было бы смешно, но было на самом деле очень страшно. И в тот момент, когда он делал свой последний прыжок, чтобы сожрать меня, где-то вверху и в стороне я не видела даже, а, скорее, угадала, образ женщины – немолодой, в светлых кудряшках и круглых очках, спокойно-скучноватой, похожей на библиотекаря. И она спасла меня, сделала что-то такое с этим зверем, что его просто не стало, как будто он был фантомом. Тут я и проснулась.
А через несколько дней увидела следующий сон.
Рядом со мной оказалась собака с огромной пастью. Она кидается на меня, она очень опасна. Я спасаюсь от нее в какое-то помещение и точно знаю, что там есть какое-то средство обезвредить ту собаку. Там моя дочь и еще кто-то. Я бросаюсь к ней за помощью, чтобы она вызвала те силы, которые могут спасти, и не только меня, но и всех нас. Но дочь бросается на пол и заливается злыми слезами, что я заставляют ее делать то, что совсем ненужно. И точно – я вижу, что собака уже сидит за накрытым чистой белой скатертью столом вполне по-человечески, и ее чем-то угощают. Потом собака играет за этим же столом в электронную викторину. И все это совершенно спокойно и буднично. Я подхожу ближе и смотрю на нее, не садясь за стол. Я все еще боюсь ее. Она рычит на меня и показывает зубы, словно предупреждая. Кажется, это потому, что я ее боюсь.
Этот сон был в канун Рождества в этом году. А двумя месяцами раньше снилось вот что.  Я подхожу к духовке и что-то кладу туда выпекать в противне. И вдруг замечаю в глубине духовки знакомую тень. Т.е. как минимум один раз я уже видела эту тень и все же захлопнула дверцу духовки. А сейчас я понимаю, что это тень крысы, очень большой толстой крысы, она оставалась в духовке и пропекалась в ней, вероятно, уже не один раз. Теперь мне становится жалко ее, и я делаю жест рукой, приглашая крысу покинуть духовку. Она робко продвигается вперед, как бы продолжая опасаться меня, и все-таки бочком выходит из нее. Я вижу, что она вся в подпалинах, у нее неровная, неуверенная походка. Рядом со мной уже есть одно животное, скорее всего, собака, и крыса пристраивается к ней, она производит впечатление шокированной, подавленной, и она будет сопровождать теперь меня вместе с собакой. Это я понимаю сразу после пробуждения.
***
«Культура долго и, надо сказать, мастерски накладывала грим на «реликтовые черты зверя» в ваших лицах, как сказал один земной философ, но стал ли человек от этого менее агрессивным? Добрым? … А, главное, - продолжал собеседник, - смог бы он развиваться, творить, если бы избавился от агрессивности, зависти, тщеславия, ненависти, лени, равнодушия, наконец? Вывод однозначен – нет!» (В. Головачев «Вирус тьмы»).

Отложим пока сны, мы еще вернемся к ним, а вспомним, что более всего нас ужасает в жанре ужасов. Многие, собственно, этот жанр просто избегают целиком и полностью, но от своих ночных сериалов таким образом не избавишься. Поэтому лучше сделать эту тему освоенной, более знакомой, чем страшной. Потому что матерей очень пугает проявление животного и агрессивного начала в подрастающих детях. Некоторые малыши лет до четырех сильно кусают других людей, в том числе, своих мам, другие любят царапаться или щипаться. Обычно такое врожденное стремление годам к четырем проходит, но может смениться на потребность подражать в поведении всяким несимпатичным чудовищам вроде драконов или киборгов с других планет. И это не только от знакомства с «агрессивными» мультиками и компьютерными играми. Работая с детьми, постепенно понимаешь, что их привлекает в чудовищах сила, которую в другом месте просто неоткуда взять. Даже убивая чудовище, герой волшебной сказки ритуально забирает себе его силу вместе с охотничьим трофеем. А сначала эволюционно надо побыть им самим, чтобы потом победить его в себе, присвоив его силу. Налицо – позитивный момент интереса к агрессии и идентификации со Зверем, Чужим. И все же, до какой грани это адекватно норме развития и какова динамика этого влечения?
Познакомимся с литературным представительством Зверя-Чужого, минуя мифологию и фольклор, изобилующих драконами, гидрами, горгонами, гарпиями грайями, василисками, оборотнями и им подобными тварями. Современная литература еще более изощренно показывает нам тонкость взаимодействия архетипа Зверя с прочими составляющим личности.
В «Повелителе мух» Уильяма Голдинга показана гротескная ситуация изоляции группы мальчиков разного возраста на необитаемом острове. Это произошло во время войны в результате авиакатастрофы. Никто из взрослых не остался в живых, и дети оказались предоставлены самим себе и неизвестным ужасам нового и по многим признакам враждебного к ним мира. Автор показывает стремительное «одичание» еще вчера, казалось бы, нормальных детей. Это трагическая история их взаимного истребления, и можно было бы свалить на автора попытку излишне драматизировать ситуацию. Но ведь и Януш Корчак, знаменитый педагог, отдавший детям всю свою жизнь без остатка, написал «Короля Матиуша», в котором дети, предоставленные самим себе, своей несформированности и стихийности, тоже дичают – это кончается гибелью Матиуша.  
Мастера жанра ужасов продолжают ряд страшилок о детях-монстрах. «Дети кукурузы» Стивена Кинга, его «Кладбище домашних любимцев», страшные рассказы о детях Р. Бредбери («Детская площадка», «Маленький убийца»). Возникает впечатление, что ребенок это исходно первобытное и стихийное существо, которое вне цивилизованных и человеческих отношений чрезвычайно быстро дичает, а потому нуждается в неусыпной человеческой заботе, обществе себе подобных, насыщенной духовной сфере развития. У Голдинга символично полное отсутствие женского и материнского начала в книге. Все до одного герои – мальчики (и только в конце появляются Спасители-мужчины). В книге практически полностью отсутствует уравновешивающее позитивное начало, есть только детские мечты Ральфа о путешествии на чудесные острова и интеллект Хрюши. Детская беспомощность «малышей» очень быстро трансформируется в покорность Зверю, раболепный страх перед ним и, в конце концов, отождествление с ним, как с сильным тотемом.
Тема «Чужого» не сходит с экранов и остается одной из самых востребованных в жанре ужасов. Чужого изгоняют, уничтожают, но он появляется снова и снова, как Фредди Крюгер, собирая новую обильную кровавую жатву. Это Абсолютное Зло, и оно заключено внутри нас, что способно сделать ужас паническим. Наружное зло поражает намного меньше, хотя может выглядеть сколь угодно кошмарным.
Лейтенант Рипли открывает наружные шлюзы космического корабля, и Чужой вылетает в открытый космос, а на корабле как в Ноевом ковчеге остается сама воплощенная любовь: Рипли и девочка Нют, вновь обретенная дочь. И они снова ищут землю обетованную, на которой можно начать все сначала, сбросив кошмар зла и смерти. Но Чужой неумолимо возвращается.
С архетипической точки зрения существует важный аспект пространственного соотношения Чужого и  Дома, а также всего, относящегося к понятию Дом, Род. А к этому понятию имеют самое прямое отношение Мать, хранительница очага и ее Дитя. Когда эти  архетипы смешиваются, Чужой внедряется в пространство Дома, Матери, Ребенка, это лишает нас тыла и единственного места, где можно чувствовать себя в безопасности. В сказках и мифах показано верное соотношение Чужого и Дома. Чужой выдворяется за пределы Дома Героем-освободителем, их схватка происходит на Дороге, в героическом путешествии.
В наших снах происходят же примерно такие вещи. Одной девушке в детстве часто снилось, что она душила крыс, а потом убивала собаку Мирту, которую страшно боялась наяву. Она вытягивала из нее, мертвой, горло. А потом в реальной жизни она стала собачницей и лошадницей. Другую девушку в детстве сильно порвала собака – она теперь страстная собачница, работала одно время кинологом. Получается, что нередко собачниками становятся дети, в детстве серьезно напуганные собакой. Что происходит в их жизни на уровне базовых сюжетов? А происходит героическое путешествие с победой над драконом и его укрощением.
Существует ли мифологема Приручения?
Пожалуй, примеров этого сюжета есть сколь угодно много. Почти у каждого языческого бога есть животные-спутники, прирученные и помогающие. Все египетские боги аналогичны какому-то из значимых для человека животных, и на рисунках имеют их головы – ибиса, шакала, коровы, львицы… Зевс по своему желанию мог превращаться в любое животное, соблазняя очередную возлюбленную.  Спутниками Диониса были львы и пантеры, Елена Троянская вылупилась из птичьего яйца. Германо-скандинавские боги особенно показательны. У верховного бога Одина на плечах сидят два ворона (Хугин и Мунин – Думающий и Помнящий), у ног его два волка – Гэри и Фреки (Жадный и Прожорливый). Прекрасная Фрейя катается в повозке, запряженной кошками, могучего Тора возят два козла, Фрейра – вепрь. И этот ряд можно продолжать еще долго.
Но есть в мифах и враждебные богам существа, с которыми непременно нужно сразиться и уничтожить. Аполлон в Дельфах уничтожает дракона, Геракл – Лернейскую гидру, Немейского льва и еще целый зверинец. Т.е. животные бывают разные – помогающие и норовящие погубить. Где грань между ними? Или смысл этой мифологической дихотомии как раз в том, что помогает тебе освоенное, а погубить может – неприрученное? Может быть, дракон просто ЕЩЕ неприручен? Но пока он неприручен, в мифах его убивают. А в жизни Чужого изгоняют из внутреннего мира на Дорогу, где ему и место для сражения с Героем.
Культура... да. Она не позволяет признать, что кроме человеческого в нас целая бездна животного, и наше человеческое может быть подобно тонкой бензиновой пленке на поверхности мирового океана. Но, видите ли, у моряков исстари был один способ пережить шторм. Чтобы смирить волны, за борт льют масло из бочек. Вот как это описано у Жюля Верна в «Пятнадцатилетнем капитане». «... По цвету воды Дик понял, что между рифами есть проход, необходимо было смело войти в него, чтобы выброситься на мель как можно ближе к берегу. Молодой капитан не колебался ни мгновения. Он круто повернул штурвал и направил корабль в узкий извилистый проход.
В этом месте море бушевало особенно яростно. Волны стали заливать палубу. Матросы стояли на носу возле бочек с жиром, ожидая команды.
- Лей ворвань! - крикнул Дик. - Живей!
Под слоем жира, который потоком лился на воду, море, словно по волшебству, успокоилось, но через минуту забушевало с удвоенной яростью. Однако этой минуты затишья было достаточно, чтобы "Пилигрим" проскочил за линию рифов и ринулся к берегу..."
Один современный мореплаватель описывает свой собственный опыт попытки таким образом усмирить стихию. Попытки оказались неудачными, мореплаватель с ног до головы перемазался в рыбьем жире и, поскользнувшись на залитой жиром, который море щедро выплевывало назад, палубе, едва сам не слетел в штормящее море. Но миф о спасительной силе поверхностного натяжения масла стойко продолжает жить среди моряков. Почему? Может быть, это лишь метафора, и она выражает надежду, что есть нечто малое и слабое на первый взгляд, но способное обуздать  и смирить колосса стихии?
Природная дикость (и природная святость) есть в любом ребенке, и человеком он становится лишь постепенно, идентифицируясь со своим ближайшим окружением и принимая от них эстафетную палочку человечности и любви. Науке известно множество детей-Маугли, выросших без людей или практически без людей. Они так и не стали людьми в полном смысле слова, а сказка Киплинга о другом.
И все-таки, какие средства помогают совладать с этим древним и ужасным архетипом Чужого? Заглянем в детские сны.
Однажды я работала в детском санатории и проводила групповые занятия с детьми разных возрастов – игровые, для смягчения повышенной агрессивности и конфликтности. И вот однажды пришли семеро мальчишек примерно десятилетнего возраста. Пришли – не то слово – ворвались. Это была еще та стихия. Но эстафета и упражнения на ловкость и смелость им очень понравились, и контакт наладился. Сама не знаю, почему, я спросила их о снах – какие они видят.  И этот вопрос вызвал неожиданно для меня горячий отклик. Они сами уселись в круг и взахлеб стали рассказывать свои сны. Простые, обычные, никто не рассказывает взахлеб, а это были сны про чудовищ и про борьбу с ними. Меня также поразило, что некоторые из них точно знали, как вести себя во сне. Встречая чудовище, они или сражались с ним, или показывали ему зеркало,  чтобы оно само себя испугалось и бежало. Если сражаться с ним, то нужно обязательно, разрубив его на куски,  закопать их в разных местах, чтобы чудовище под землей опять не стало целым и не ожило. Один мальчик решительно сказал, что и это может не помочь, и закопать нужно только на священной земле. Я спросила его, что за священная земля такая? Он серьезно на меня посмотрел и ответил,  что священная она там,  где рядом церковь.  И тут же другой его товарищ, торопясь и перебивая,  стал рассказывать свой сон про то,  как он был один дома, и ему было очень страшно, а Иисус на светлом луче прямо с балкона попал в его комнату...  
Откуда у детей взялись все эти представления? Разузнала об их семьях, оказалось, что все это дети из социально неблагополучных семей, где детьми занимались мало, и воспитывала их в основном улица. Именно улица, двор, всегда была хранилищем детской субкультуры, которая есть не что иное, как отражение еще более древних образцов жизни людей. Еще одна грань пространства бессознательного.
Первое, на что обращают внимание эти сны, героический способ защиты от чудовища, но он не всегда оказывается достаточным, и тогда спасительным и самым мощным оказался образ луча света, Спасителя, его Церкви. Зеркало тоже отражает свет, и это похоже на первейшую способность нашей психики к отражению, рефлексии, взгляду на себя со стороны. Архетип Света? Похоже, что так. Было ли это детское стремление к нему наносным? Их семьи не были религиозными, и уж точно, никого из этих детей не водили в воскресные церковные школы.
Во снах взрослой женщины тоже есть намек на проявление этого архетипа. Женщина, спасшая сновидицу, явно носительница мудрости и света. Собака сидит за столом с чистой белой скатертью, она приручена этой белизной. Опасная крыса в духовке (душе?) проходит очищение огнем этой души и выходит оттуда укрощенной (становится рядом с собакой сновидицы). Ей вообще не место в центре души, и она занимает то место, которое подобает.
Объекты идентификации чрезвычайно многообразны, внимания достоин каждый из них, и, если ребенок его выбрал, значит, он ему для чего-то нужен. Наша задача – понять, зачем, какую ведущую потребность он должен непременно насытить, какой архетип освоить, чтобы перейти к следующему.

 

обратно к содержанию